Нерон, кровавый поэт

Парис спустился в партер. Сев рядом с Поппеей, передал ей приглашение.

Глава шестнадцатая

Поппея Сабина

Октавия еще цвела. Отсеченный от корня белый бутон в стакане воды. Давно уже мертвый, но все же прекрасный.

Поппея появилась во дворце на следующий день.

— Я здесь тайно, — сказала она, — никто об этом не знает, и Отон тоже:

Она робко шла по залу, — пугливая девочка.

Нерон подумал: «Милая и странная».

Но не такая, как вчера.

Со стороны кажется причудницей. А сама — воплощенная простота. Ей легко верить, она искренняя.

Возле переносицы несколько веснушек, которые в театре он не приметил.

В туалете ее — благородная и дорогая китайская материя — нет ни лент, ни украшений. Драгоценности не носит. Корсет тоже. Под тканью угадывается красивая грудь. Косметику презирает. Мать учила ее, что только вульгарные женщины красятся, и с традиционным аристократизмом старой династии женщин, искусных в любви, она от этого воздерживается. Только ресницы ее слегка подведены, и на веках синие тени.

К визиту она готовилась недолго.

Выпила дома несколько капель возбуждающего средства, которое дал ей врач, чтобы она была свежей и оживленной, а в носилках перед мраморной лестницей дворца, достав из шкатулки миртовый шарик, раскусила его. И дыхание ее стало душистым.

Давно дожидаясь этого момента, она знала, что он непременно наступит, потому и ходила в театр.

Теперь голова у нее кружится от дворцовой роскоши. Но она не подает вида. Равнодушно смотрит на императора.

У Нерона отчаянно бьется сердце. Он хочет что-то сказать, но в горле пересохло.

— Садись, — вот все, что он может проговорить, указывая на мягкий диван.

Настороженная Поппея туда не садится, а идет к дальней скамеечке. Опускается на нее.

Оба чувствуют, что это дерзость и непочтительность. Но чувствуют также, что это создает особую атмосферу и, вопреки очевидности, их сближает. Невероятно сближает.

Император рад. Он может непринужденно беседовать с ней.

— Почему не откинешь вуаль? Хочу видеть твое лицо. — И когда Поппея снимает вуаль, он замечает: — Я представлял тебя иной.

— Ты разочарован?

— Думал, ты более грустная. Вчера в театре ты была грустная. И красивая.

Поппея смеется. Голос у нее глухой, он словно замирает, проходя через жаркую сладость в груди.

— Как-то раз я, плача, наблюдала за собой, — непринужденно говорит она. — Стоя перед зеркалом, смотрела, как жемчужины катились по моему лицу. Странно. Слезы соленые. Как море, — последние слова она произносит по-гречески.

— Ты знаешь греческий?

— Конечно. Чуть ли не родной мой язык. У меня няня и воспитатели были греки. Мама тоже хорошо говорила по-гречески.

Так продолжается беседа. Поппея переходит на греческий; император счастлив, что слышит этот литературный язык, модный, между прочим, в Риме и звучащий аристократично по сравнению с пошлым латинским. Они говорят, смеются, опять говорят. В убранной цветами лодке скользят по звучным потокам ливня, и под ними лепечет пена, шепчутся волны.

— Странно, все, что ты ни скажешь, интересно, — со сверкающими глазами, горячо говорит император. — Большинство женщин сидят за прялкой, кормят детей, скучают. И на меня нагоняют тоску. Они, возможно, боятся меня. Очень уважают. Им не хватает капельки смелости. Ты, вижу, храбрая, твоя изысканная речь льется непринужденно. С тобой я прекрасно себя чувствую, могу разговаривать.

Поппея пропускает мимо ушей комплимент. Понемногу приходит в себя. Вздыхает разок, словно хочет что-то сказать, значительно молчит. Но молчание ее необременительно.

— Ты встревожена, — говорит император.

— Мне страшно. Здесь никого нет? — И она оглядывается. Потом доверительно продолжает: — Я ехала в закрытой лектике по маленьким улочкам. Если бы только он догадался, было бы ужасно.

— Кто?

Поппея не отвечает.

— Послушай, как бьется у меня сердце, — говорит она погодя.

Нерон нежно касается рукой ее груди. Сердце Поппеи бьется неистово, страстно. Разговор на чужом языке придает императору смелости.

— Ты красивая, — делает признание истомленный Нерон. — Кукла, усталая, больная кукла. Верней, даже некрасивая. Странная. Но именно поэтому нравишься мне. Как я потешался всегда над Венерой, как презирал, как ненавидел официальную богиню красоты. Никогда она не нравилась мне. Ни она, ни другие. Минерва и Диана. Они достояние толпы. Правильное и прямое не может быть красивым. Оно безобразно. Только уродливое и кривое, неправильное — красиво. И ты такая. О, маленькая диковинка, с беспокойными бровями и раздувающимися крыльями носа, которые колышутся, как крошечные паруса!

На большее Поппея и не рассчитывала.

Следившая за каждым своим вздохом и тщательно обдумывавшая все слова и жесты, она теперь встала, высвободила руку из руки императора. На сегодня довольно.

Она робко обронила, что ее ждет где-то Отон, и снова вздохнула. Ей пора ехать.

Вечером Нерон послал за Поппеей. Но ее не застали дома. На другой день она известила, что нездорова. Только на третий они встретились.