Нерон, кровавый поэт

— Где ты пропадала? — спрашивает Нерон. — Скрываешься от меня и сейчас смотришь, как на чужого, будто передо мной не та, кого я ищу. Какие большие глаза у тебя. Сейчас совсем темные.

По пути во дворец Поппея закапала яд себе в глаза. Зрачки ее, расширившись, поглотили радужную оболочку.

Нерон, полузакрыв глаза, лежит на подушках, говорит непрерывно:

— Ты птица. Ласточка. Легкая ласточка. Или ястреб. С острыми когтями и клювом. Нет, не то. Ты персик, роза, персик! — кричит он.

Потом:

— Люблю тебя, — и, словно какой-то увесистый предмет, беспощадно бросает слова: — Люблю тебя.

Поппея сидит перед ним. Молчаливая, спокойная, упрямая. Облокотившись на колени, сжимает руками тяжелую голову. Делает вид, будто не замечает, не слышит его. Потом, точно расхныкавшегося ребенка, гладит Нерона по лбу.

— Успокойся, успокойся, — твердит она.

И после короткого молчания:

— Так. Теперь мы можем поговорить разумно. Я пришла сказать, что нам надо расстаться по-хорошему, тотчас же, пока не поздно. Чего нам ждать? И ты страдаешь, и я. Нам плохо. Ты могущественный, — и тут она с детской серьезностью закрывает глаза, — но не можешь сделать невозможное.

— Почему?

— Из-за...

— Отона? — с боязнью спрашивает Нерон.

— Из-за него и из-за нее, — говорит Поппея, указывая рукой туда, где расположены покои императрицы.

— Из-за нее? — пренебрежительно переспрашивает император. — Бедняжка она, — с сожалением прибавляет он.

— Говорят, она красивая.

— Возможно. Но для меня только ты красивая, живое пламя, опаляющее неистовство. У тебя горячие руки. У нее — холодные. И ноги у тебя горячие. И рот. Твой незнакомый рот с привкусом огненного меда. Я ищу его. — И он тянется к ней губами.

Но Поппея отступает.

— Нет. Императрица выше меня. Внучка или дочь бога. Не знаю.

— Не надо об этом.

— Она для тебя супруга и мать.

— Прямо мать Гракхов[27]. Бездетная, — смеется Нерон.

— Но величественная. Погляди, во мне нет ни капли величия.

— Ох, как я ненавижу величие. Тоскливое величие.

— Ты клевещешь на императрицу, — равнодушно говорит Поппея, — она могла бы сделать тебя счастливым.

— Но я не желаю быть счастливым, понимаешь? Если я счастлив, значит, я несчастлив. Слышала притчу о греческом поэте? Поэт был болен, хирел с каждым днем, лишался сна, аппетита. Тогда он обратился к одному известному врачу. Тот его вылечил. Поэт стал и есть и спать, только писать стихи разучился. Тогда несчастный, прибежав к врачу, сказал ему: «Ты вернул мне здоровье и отнял у меня поэтический дар, убийца».

— И что сделал поэт?

— Убил врача, — тяжело дыша, отвечал Нерон.

— А что такое счастье?

— Вот это, — печально говорит император.

— То, что мы не можем любить друг друга?

— Не знаю, пожалуй, да. Когда тебя здесь нет, ты все равно здесь. Ни на минуту не покидаешь меня. Всегда со мной. Вечно. Обрекаешь меня на голод — и голодом поддерживаешь мои силы; протягивая пустую чашу, поишь из нее; не целуешь, а опаляешь мой рот. Тобой невозможно насытиться. Несуществующим нельзя насытиться.

Поппея слушает его. Поднимает умную змеиную голову. Затем говорит решительно, с почтением:

— Ты артист, поэт.

— Да, — соглашается Нерон, как лунатик, который, пробудившись на мгновение от тяжелого сна, не понимает, куда попал; потом, снова закрыв глаза, продолжает идти по краю бездны. — Но давно уже я не пел.

— Спой что-нибудь.

Достав кифару, Нерон перебирает струны. Раздаются глухие, нестройные звуки.

Но Поппея, безукоризненный музыкант, продолжает играть на его теле, этом божественном инструменте.

— Последнее время ты ничего не писал?

— Нет.

— Забросил поэзию. Жаль. Несколько твоих песен я знаю наизусть. У тебя много врагов.

— Много, — хриплым голосом вторит Нерон и садится, бросив кифару на стол. — Все враги.

— Конечно. Художники завистливы, стремятся навредить друг другу. Как допускаешь ты это: твое пение, стихи почти неизвестны, — до сих пор скрываешь от людей свое искусство, прячешься, нигде не выступаешь.

— Да.

— Круг твоих домашних слушателей узок, и, знаю, они не из лучших. Если бы мы, все мы, много, много тысяч людей, могли когда-нибудь увидеть и услышать тебя! Артист не должен довольствоваться окружением своих близких. Императрица, правда, любит музыку.

— Она? Нет, не любит.

— Странно, — роняет Поппея. — Разве она не любит флейту?

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

— Так просто. Я только слыхала об этом. Знаешь, всякое говорят.

— Что же именно?

— Оставим этот разговор, — отступает Поппея.

— Но теперь я хочу знать, — настаивает встревоженный Нерон.

— Для нее как будто играет один флейтист. Тайно. Но это, наверно, лишь слухи.

— Кто он?

— Забыла его имя. Погоди. Кажется, его зовут Эвкер.

— Эвкер, — повторяет император. — Да, флейтист. Молодой египтянин.

— Он, — кивает Поппея.

— По ночам обычно играет на флейте. Возле императорских садов. Не давал раньше мне спать... Под ее окном.

— Говорят, он еще совсем мальчик, — добавляет Поппея и заводит разговор о другом.

Она собирается уходить. Нерон протягивает ей нитку жемчуга.

— Нет, я не ношу жемчуга, — отказывается Поппея и небрежно возвращает ожерелье, словно это дешевая безделушка.

— Что тебе подарить?