Нет мне ответа...

Дорогой Михаил Александрович!

Когда Вас чествовали в связи с пятидесятилетием, я находился под Москвой, в Переделкино, и хотел было тоже поехать, чтоб пожать Вам руку, но такая была гнусная погода, что я едва ноги волочил и, закончив работу, поскорее подался домой, где и отдыхиваюсь до сих пор.

Я сдавал «Последний поклон» в производство. Нынче это сложная процедура, много крови испортишь, пока сдашь, пожалуй, не меньше, чем в период работы над самой вещью. Ныне я всё чаще вспоминаю старую британскую пословицу: «Чем хуже дела в приходе, тем больше работы звонарю». Дела неважные, а вроде как мы виноваты – за нами следят и бдят немилосердно. Воистину: «Нигде так не боятся слова, как на Руси». Труд, который и радовал, и изводил меня на протяжении двадцати лет, закончен. Можно и дух перевести. Я ведь и старые главы все перетряс, подтянул и сделал новую редакцию всей первой книги. «Поклон» теперь состоит из двух книг и как выйдет (к лету), непременно книга будет у Вас. Сибирякам дарить книги о Сибири – мне особая радость.

Сняли на «Мосфильме» и первую картину по моей повести «Перевал». Фильм называется: «Сюда не залетали чайки». К картине отношение хорошее – она очень скромная, но сделана с большим уважением к нашим людям и земле. Побывал я на съёмках. Ну и хлеб киношный! Уж наш вроде бы нелёгок и с полынью пополам, а этот не знаю с чем и сравнить. Разве что с солдатским, фронтовым – столь много надо самоотверженности, преданности и любви к этому шебутному делу.

Сейчас я упорно готовлюсь писать о войне – с этой целью ездил в ГДР, в Польшу, на Украину и снова отправляюсь в Киев. Я воевал на Украине, там дважды ранен, и вот собирают нас на той земле – поговорить за «круглым столом» о войне. За «столом-то», я знаю, путного ничего не скажут, а вот меж собой может возникнуть много интересных разговоров. О войне мне хочется писать по-своему, это трудно, но нужно.

Я посылаю Вам на память свою первую в жизни пьесу. Этот вариант я сделал после двух спектаклей – у ермоловцев и в Вологде. Пьеса была написана давно, залежалась в столе, и я не поработал над нею вместе с театрами – не хотелось, да и самый разгон набрал в работе над «Царь-рыбой». И твори Бог волю! Сырой материал дал возможность режиссёрам заниматься любой отсебятиной. Вот почему я вернулся к пьесе, прибрал лохмотья, немного выстроил её «по законам». Вернулся потому, что пьеса, вернее, материал этот дорог мне тем, что всё это было в жизни и главные герои по сию пору живут на Урале, в Гремячинском районе. Я скептически отношусь ко всякого рода прототипам – автор должен убедить: «Было!» – и баста, иначе он и за дело не должен браться. Но сейчас, когда бездуховность, безнравственность вроде бы на телегу сели и ножки свесили, совершенно необходимо, на мой взгляд, поддержать в человеке всё, что способствует его здоровью, а не разрушению. Особенно русский человек нуждается в поддержке, которого вроде бы уж и с весов сбросили и приговорили к вымиранию как пьяницу или дистрофика.

Всё, что описано в пьесе, случилось в пятидесятых годах, но и сейчас есть такие люди, есть, пусть и поубыло их. А вот к написанию второй пьесы я готовлюсь уже серьёзно. Надо её написать так убедительно, чтоб у режиссёров не возникало потребности домысливать, дописывать и творить за меня. Так отвоёвывал я своё место в прозе, только работой, только убедительностью, везде много охотников подправлять, направлять – хлебом не корми, дай пошариться в рукописи.

Когда я был в Переделкино, то посмотрел последний фильм Ромма: «И всё-таки я верю», где и Вы поговорили немножко. Ночь я не спал после этого фильма, лежал в глухом коттедже, за окном шлёпала мокреть, было тихо, пустынно и длинно-длинно шло время. Какое предостережение благодушию нашему! Как далеко мы зашли в этой жизни! И где выход?!

Я не знаю. Право, не знаю. Но надо жить и исполнять свои обязанности! А как с внуком быть? Ему всего год и восемь месяцев. Что останется ему? Кто будет вокруг? Что сделают с его душой, да и с телом тоже?

Вчера я Вас видел по телевидению в «Театральных встречах», откуда и узнал, что Вы начали работать над шукшинским «Разиным». Я знал Василия Макаровича, он бывал у нас дома, и рад, что самый дорогой ему материал попал в Ваши, а не в какие-то другие руки. Рад, что Пугачёва будет играть Матвеев, манит исторический материал, слово Шукшина, звучное и неистовое, поворотит его на назначенную Богом стезю и уведёт из придворья.

А позавчера я слушал Вас по телевидению в передаче о художнике Попкове. Мы ведь здесь, в провинции, сидим по домам, смотрим телевизор и постепенно покрываемся паутиной обывателя, которую потом трудно с себя обирать…

Ну, извините, что утомил Вас длинным письмом. Спасибо за новогоднее поздравление! За труд Ваш постоянный. Со всеми Вас праздниками: с 50-летием, с Новым годом! Пусть он будет милостив ко всем нам, сущим на земле! А Вася Белов лежит с пневмонией в больнице. Мучает она и меня…

Кланяюсь, Виктор Петрович

Декабрь 1977 г.

(И. Акулову)

Дорогой Иван!