Нет мне ответа...

Занепогодило, и я сижу дома в своих модных туфлях, а хотелось бы ещё походить по Большой Слизнёвке и вообще по лесу. Он сейчас здесь дивен, а горы красивы. Я часами сижу у задней калитки в огороде и смотрю на слияние двух рек, смотрю, и слёзы, будто шлак в горле… Вверху как было, так и есть: горы, вершины, проплешины леса, а внизу рыбак на рыбаке, моторка на моторке, все куда-то мчатся сломя голову, всё торопится к концу своему…

Вчера я выступал в Овсянке перед учителями. С утра дождило, и я едва выдюжил, едва выжал из себя улыбку на совместном фото, ибо уже знал, что умер Миша Шахматов и меня ждут в городе на похороны. Даже тут нужен «почётный гость», а умер он от пьянства и чахотки. На похороны я не поехал, и к родичам, и к директору в гости не ходил, пущай сердятся. Вернулся, принял димедрол и проспал часа четыре. А тут гости – Слава Сукачёв с супругой и братом. Слава богу, всего лишь на ночь. Маленько поговорили, погоревали – его тоже на курсы не взяли. Наверное, бравый чернобровый писатель-оптимист Н. Горбачёв сводит счёты из-за меня с ребятами. Подлости нет границ.

Я уже собираюсь домой. Соскучился уже по дому, да и незаконченная работа мучает. Никуда не надо ездить, не завершив книгу, не свалив её с плеч. Всё время какой-то долг, всё время какой-то неспокой на душе. Хорошо, что в первые дни я «не объявлялся». А сейчас уж бежать надо: были статьи в газете, по радио чего-то трепанули, и кончился покой, даже относительный. Сегодня льёт, и потому, слава богу, никого.

Позавчера был в семье Никоновых[136], у мамы и у сестры. Тяжёлое свидание! Неприятное! Погиб сын. Внук сидит за коллективное изнасилование, а бабушка и мама считают, что весь свет виноват, кроме него и их. Ещё один сын-пердак, 117 кг весу, прыгает в оперетке, на секретном предприятии, ибо там платят 280 рэ. Ушёл с радостью и облегчением из этого дома.

Съёмки фильма идут сейчас на запани, когда было сухо, я туда ходил пешком – отрадные дни, прелестные тропы и отдых для души. Съёмки идут к концу, и чем дальше, тем тяжелее. Половина группы уже болеет простудой, поносами – нельзя быть в экспедиции 3—4 месяца в отрыве от дома. Думаю, что многое будет скомкано, отснято поспешно в конце, но есть ещё не отснятое и в середине фильма.

Я дождусь Любу Полехину, напишу для неё какой-то текст и ещё маленькую сценку для Сковородника и Ильки и полечу домой, скорее всего 5—6 сентября. Может, полетим вместе с Булатом[137]. Володя Гусев уже отснялся и улетел. Хороший актёр! Умеет работать с полной самоотдачей! Булат едва жив: руки дрожат, лицо дёргается, глаза бегают, худой – страшно смотреть. А новый директор – жадило, как паук, сидит в гостинице и караулит, кто чего натворит, и тут же «портянку» в Москву. Тут считают, и не без оснований, что его прислали, чтоб не пустить Булата на «Мосфильм» и погубить картину.

Кошмар какой-то! Люди страдают.

Ну, вот пока и всё. Послезавтра у меня выступление в «Красноярском рабочем», надеюсь, последнее. Побываю ещё в Овсянке (тётки сердятся!) и буду прощаться с киногруппой, работающей самоотверженно. В ней много хороших ребят, иначе бы всё уже накрылось. Дюжат особенно те, кто составляет бригаду. Кадочников – старик, с пневмонией, живёт на горчичниках, а как работает! Ох уж этот хлеб киношный! Кажется, горше и нет.

Ну, пока. Целую всех, я

22 августа 1977 г.

Вологда

(А.И. Щербакову)

Дорогой Саша!

Как жаль, что я не повидал тебя в Красноярске, но, надеюсь, письмо тебя найдёт.

Твои стихи в «Лит. России» отобраны и готовятся к печати. Я должен написать сопроводиловку, и мне нужно, чтоб ты коротенько написал о себе: родился, крестился, что и где печатал, остальное я придумаю. Фото у тебя попросят из редакции, или ты его мне попутно пришли. И не тяни!

Я весь загнан в угол работой. Добил «Последний поклон», поездка в Красноярск мне была необходима как воздух (в литературном смысле), и я «подзарядился», и работа пошла. А ещё договорился о строительстве дома в Овсянке, всё же хочу переехать, и когда ты закончишь своё вэпэша, я, наверное, уже буду в Сибири.

Завтра уезжаю в Душанбе на неделю, погреться вместе с женою, а тут нас залило и зазнобило.

Обнимаю тебя, желаю успехов в учёбе! Твой Виктор Петрович

Октябрь 1977 г.

(Н. Волокитину)

Дорогой Коля!

Почти месяц прожил в деревне, и месяц лил дождь, снег, было холодно, а в тот день, как мне уезжать, выяснело! Только два раза и выходил в лес, где по колено снега, а теперь его размыло дождиками и по пояс воды. Но я закончил «Поклон»! И после праздников сразу же, 10-го ноября, еду в Москву.

Буду жить в Переделкино, редактировать книгу, наносить визиты и похожу по театрам. Словом, постараюсь отдохнуть, хотя отдых мне нужен глубокий. Я снова сплю со снотворными и хожу с утра как дурак или полупьяный.

Поездка в Сибирь мне помогла во всех отношениях, в частности закончить главы «Поклона», а та глава, где присутствует Шалунин бык, аж звенит от внутреннего напряжения. Хотелось мне сделать гимн Родине, пока она ещё жива.