Нет мне ответа...

Провинция-мама! Взяли мы с Ромкой Солнцевым на себя благородный и тягостный труд – напечатать антологию одного стихотворения профессионально работающих авторов, чтоб как-то образумить публику, помешанную на Высоцком и ещё двух-трёх поэтах, ничего не читающую и не знающую, да и знать не желающую! Написали письма в организации, в города, поэтам – обрушился на нас поток книжек, папки рукописей. Не хочет провинциальный российский поэт отобрать своё лучшее стихотворение или не знает его у себя. Но больше из-за лени, из-за инертности, будто все ему обязаны, и мы тоже, а он оставил за собой право лишь ныть, жаловаться на невнимание, судьбу и бегать по платным аудиториям, сшибая червонец на простой и жидкий аплодисмент для самоутешения.

Конечно же, много хороших стихов попадается в море стихоплётства, есть просто выдающиеся поэты и среди живых – Володя Жуков, Федя Сухов, Асламов, те же покойные Ручьёв, Рубцов, Прасолов, но какое же количество ужасающее поэтического назьма, уже и перегноя. Горами, полосами, отвалами заполнены книжки с квасным местным патриотизмом, злобой дня, убогой уединённостью, плачем о деревне и криками о Родине, нигде никто не поднимается до откровения: «люблю Отчизну я, но странною любовью».

Не знаю, сколь будет пользы дорогому читателю от нашей работы, но для меня лично польза большая, она освободит меня от всяческих заблуждений насчёт нашей «высокой» культуры вообще и от преувеличений всяческих в частности.[163]

Книгу, куда ты велишь, непременно пошлю, если ранее не послал (ты ведь мне уже писал об этом), коли не забуду. У нас расширяется квартира – подсоединяют соседнюю, двухкомнатную, – задыхаюсь от книжной пыли, да и когда дети приезжают, спать негде.

Вот пока и всё. Писать неловко. Столик низкий, а пузо у меня, невзирая на болести, по-прежнему толстое, хоть я и хлеба не ем, и водку не пью, и ничего, кроме художественной литературы, не делаю.

Поклон твоим домашним и Саше Болотову. У Игоря-то Григорьева, наверное, тоже один хороший стишок найдётся? Помнится, когда он не дурел, вроде писал путём. Давайте, помогайте, россияне, доброму делу…

Обнимаю. Виктор Петрович

27 ноября 1984 г.

(В. А. Зубкову)

Дорогой Владимир Анатольевич!

Пишу почти на ходу, потому кратко – включайте, что хотите, только сборники присылайте, пожалуйста. С тех пор, как книжка попала в «дехвицит», перестали присылать авторские, а издательство «Радуга» даже в договоре оговаривает сие, и я им недавно прямо на договоре крупно с руганью написал, что хорошо устроились, ничем не обязаны автору.

Да, эпизод повешенья целиком списан с жизни – это было в первый раз в моей жизни, когда я видел, как вешает человек человека, и на всю жизнь, и я же был, и провалился из-за этого на смотре и не попал «в ансамблю». Я ж когда-то неплохо пел. Конечно же, с самого начала всё это в рассказе было, и, начиная с «Нового мира», его холостили[164]. Один раз, в пермском сборнике «Молодой человек», мне удалось напечатать рассказ целиком[165]. Я берёг книжку до хороших времён, но они так и не наступили и едва ли наступят. А вот была у меня редакторша «Молодой гвардии», в доску своя, и я чуть не на коленях умолял её вставить некоторые куски в «Царь-рыбе» и некоторых других вещах. А «Ясным ли днём» расклеил нагло по «Молодому человеку». Второй сборник мне пожертвовал Саша Граевский – ах, как жалко мужика, как жалко![166] – и редакторша «не заметила» расклейки по-старому, где-то откопанному изданию и, как потом призналась, молилась втихаря, чтоб ещё кто не заметил. Теперь я везде стараюсь издавать рассказ целиком, но вот находятся бдительные «издатели» (я только после Вашего письма заглянул в книжку) центрального столичного (!) издательства и на всякий случай пасут свою шкуру. Я, конечно, насрамлю их, да толку-то!..

Поклон всем «нашим» в издательстве. Поскольку уезжаю я надолго и далеко – аж в Японию, то шлю вам новогодние приветы и пожелания – главное, здоровья и мира, а остальное уж всё стало игрушками.

Пусть будут здоровы и Ваши близкие, а Вам пусть хорошо живётся и работается. Кланяюсь Вам. Виктор Петрович

30 декабря 1984 г.

(В. Г. Распутину)

Дорогой Валентин!

Пришло твоё письмо, и что-то так мне от него хорошо на душе стало, что я тут же «взялся за перо», как говорят маститые современные литера-мыслители, хотя дома… мне расширяют квартиру. Бондарев летом был здесь проездом и с уничижительной улыбкой, как он только может (и это часто не от ощущения только власти), так вот вопросик: «У классика Чаковского квартира в центре Москвы сто сорок квадратных метров, а у писателя Астафьева на окраине Красноярска – тридцать пять, так что, в вашем воображении именно такие масштабы квадратных метров соответствуют их масштабам гражданским и писательским?» И стукнул где-то там, в крайкоме, кулаком по столу.