Невеста смерти

— Ну ты совсем их запугал. Ребята все ж с нами одно дело делают. Верно же? Тем более нам сейчас не до разборок. Погибли наши друзья. Так что мы тела сразу к себе заберем. Мы и с конями. А вы пешком. Так что вы уж тут место происшествия сами опишите, префекту своему доложите.

— А имена? Раз ваши. Вы же их опознали?

— Ах, имена… Да, конечно, опознали. Наши центурионы. Гайя и Дарий. Так и запишите в протокол. Ладно, бывайте.

— А наруч?

— Наруч вносите в протокол. Но мы его изымаем.

Простучали мимо копыта двух лошадей, несущих двойной груз. Вздыхали и бормотали урбанарии, вынужденные теперь до рассветного часа выписывать круги вокруг подсыхающих на булыжнике пятен.

Таранис откинулся на спину, мучительно составляя в единое целое увиденное и услышанное. Наруч Гайин. Тело на руках у спекулатория, имени которого не знал никто, разве что прозвище, внушавшее страх и очень подходящее воину — Волк, а Таранис узнал его по голосу и фигуре, явно было женским. Но не могло принадлежать Гайе — цепкий взгляд лучника видел грубые изгбы уже закостеневшего тела, которые никак не могли принадлежать недавно убитой девушке. Тем более и фигура Гайи была совсем другой, более узкой в бедрах, с выразительной грудью и широкими тренированными плечами, и даже отпечаток смерти не заставил бы ее талию там мгновенно расплыться, а груди стать жалкими и бессильно повисшими даже под толстой тканью накинутого плаща.

Плащ! Тараниса осенило: плащ был не тем, что накинут на плечах у Волка. И у второго тоже плащ остался на плечах, когда он вынес из подворотни в переулке второй труп, с выглядывающей из-под накинутой ткани армейской кальцеей. Тогда что же? Трупы там уже были? Таранис усмехнулся — во всяком случае, Гайю лично он мертвой не видел, как и Дария, несмотря на то, что уже не сомневался в том, что утром что-то последует за всем этим.

И точно — когда он вернулся в лагерь с единственным желанием смыть с себя голубиный помет, густо заваливший лаги, по которым он ползал все ночь, там уже стояло мрачное, полное мужской глухой ярости молчание.

— Вырезать их, гадов. Под корень, — бросил один из спекулаториев своему товарищу, проходя мимо Тараниса и даже не заметив его.

— Да вместе с Изидой ихней и дурью сжечь, — отозвался второй.

Он прошел дальше, и в уши вливалось одно — слаженное желание отомстить за Гайю, смыть каждую каждую каплю так нелепо пролитой крови девушки реками крови тех, кто наполнил город безумием.

Таранис шел и не верил сам себе — неужели и правда? И префект, мрачный и молчаливый, стоящий перед скорбным строем. Почерневший, обезумевший Марс. Бессильно лежащая на койке, свернувшись клубочком, Ренита. Костер. Ребята с ввалившимися щеками и горящими злым огнем глазами, методично и уверенно вычищающие от человеческой плесени каждый подвал и куникул. И вместо привычного: «За Рим!» в эти дни звучало: «За Гайю!»

А дальше — дальше жизнь не остановилась…

— Так что, Ренита? — он пробежался по ее спине пальцами, ощущая каждое ребро заметно осунувшейся женщины.

— Идем, — она встряхнула волосами и быстро сплела их в косу. Причем такую, как плела Гайя, плотно прилегающую к затылку и тугую.

Они вышли из лагеря, и только тут она заметила, что Таранис не взял с собой свой лук, с которым, как она грустно шутила, он скоро в постель ложиться будет.

— Ты безоружен?

— А тебе страшно, моя милая трусишка? Вообще-то у меня два ножа. А ты вот что ничего не носишь? Тебе же и меч выдали. И нож.

Она смутилась:

— Да мне и скальпеля хватает… Не могу… И не хочу. Что мне толку стать еще одним посредственным воином, когда на меня не жалуются как на врача?

— Наверное, ты права, — у него не было сил спорить с ней, и он просто обнял ее за плечи, стараясь впитать в себя каждый миг наедине с ней, на этих покрытых зеленой травой мягких отрогах тех холмов, на которых стоял город.

Они брели едва протоптанной тропинкой между невысокими кустами.

Наконец, впереди заблестел Тибр, еще не успевший напитаться тающими ближе к середине лета ледниками, и от этого кажущийся ленивым и слегка коричневатым от взмученной подводным течением глины. Таранис сбросил с плеч плащ и расстелил на свежей, еще не успевшей ни пожухнуть, ни попасть под копыта прожорливых коз, траве.

Ренита послушно опустилась на плащ, устало вытянув ноги.

Он присел рядом, развязав ремешки ее обуви:

— Дай подышать свои ножкам.

Таранис провел по ее изгибу ее узкой, хоть и не такой ровной и красивой, как у Гайи, ступни с круглыми пятками.

Она смутилась:

— Что ты делаешь? Это же все таки ноги… Они же пыльные.

— И что? Ну если тебе не нравится… — он мгновенно разулся сам и подхватил ее на руки. — Можно и помыть. Река же рядом. Не боишься холодной воды?

Она доверчиво прижалась к нему:

— Боюсь.

— Вот как? А ванны всем прописываешь.

— В ванне не страшно и вода теплая. А тут плавать надо.

— А ты не умеешь?!

— А зачем? — пожала она плечами, еще крепче вцепляясь в него, и таранис почувствовал дрожь, сотрясающую девушку.

— Замерзла? Да я ж еще тебя в воду не опустил! Смотри, я сам выше колен в воде, и ничего. Она теплая. Теплее, чем у нас дома в это время года.