Неврозы. Теория и терапия

Вопрос о том, является ли человек обезьяной, связан с дезавуированием библейской истории творения, то есть он несет эмоциональную нагрузку. В этой связи мне вспоминается один старый анекдот. Один талмудист спрашивает другого: «Почему “Моисей” пишется с буквой “л”?» Другой ему в ответ: «Разве “Моисей” пишется с “л”?» Первый спрашивает снова: «Почему бы не писать “Моисей” с “л”?» Второй теряет терпение и с яростью отвечает: «Почему же “Моисей” надо писать с “л”?» «Вот об этом я тебя и спросил!» – говорит первый. На вопрос, является ли человек обезьяной, можно ответить аналогичным образом: «Почему бы ему не быть обезьяной?» И ответ на этот вопрос был бы таким: «Потому что это противоречило бы библейской истории творения». В этом и состоит вся эмоциональная нагрузка данного вопроса. Повторимся: нас интересует исключительно вопрос, есть ли качественная разница между человеческим и субчеловеческим. Иными словами, существует ли вообще что-то специфически человеческое. Этого не отрицает даже Конрад Лоренц, ведь он говорит о фульгурации[232].

Согласно Лоренцу, действительно существует нечто специфически человеческое, таким образом вопрос о качественной разнице между человеческим и субчеловеческим получает эмпирический

ответ.

Я же предпочитаю говорить не о качественной, а о димензиональной разнице. Преимущество этого в том, что в различных измерениях полученные противоречащие друг другу данные, несмотря на эти противоречия, не состоят во взаимоисключающем отношении. Среди различных измерений более высокое измерение не исключает, а включает более низкое. По сравнению с онтологической моделью слоев Николая Гартмана, согласно которой более высокий слой бытия превосходит более низкий, преимущество нашей димензионально-онтологической модели заключается в том, что, несмотря на специфику феноменов более высокого измерения, сохраняется одновременное сосуществование

одного феномена с другим. Для человека это означает, что, несмотря на свои специфические черты, он остается животным. Быть человеком и животным – это более не противоречие. Одно не исключает другое, одно включает другое.

И наконец, там, где есть измерения, есть и проекции. Я могу спроецировать один феномен из его собственного измерения в более низкое. Таким образом, я могу спроецировать человеческий феномен на субчеловеческую плоскость. Подобное действие вполне оправданно, ведь наука во многом строится на том, что она эвристически пренебрегает димензиональной целостностью феноменов и исходит из фиктивной реальности, лишенной димензиональности. Такая тактика становится сомнительной лишь тогда, когда она становится идеологизированной. В таком случае будет утверждаться не только то, что в человеке обнаруживаются врожденные пусковые механизмы, но и то, что человек – это нечто более, чем голая обезьяна. Редукционизм не только эвристически проецирует человеческие феномены в субчеловеческую плоскость, но и вообще отрицает существование человеческого измерения, и, что хуже, делает это априори.

Сказанное касается не только соотношения человека и животного, но и того, что превосходит человека. Стоит быть аккуратнее с необоснованным выводом, будто в рамках природы нельзя проследить никакой телеологии: то, что мы называем телеологией, нельзя проследить в рамках проекционной плоскости биологии и/или этологии. Однако делать отсюда вывод, будто телеологии вообще нет, было бы не эмпирическим результатом, а философией, притом философией априорной. В оправдание я могу сказать следующее: в рамках проекционной плоскости Конрада Лоренца просто не идет речь о телеологии, его плоскость сечения не затрагивает телеологию. Можно было бы говорить о негативной телеологии, подобно негативной теологии

, которая не говорит о том, что такое Бог, но лишь ограничивается указаниями на то, чем Бог не есть. Если Конрад Лоренц когда-нибудь откажется заранее оспаривать возможность существования телеологии и решится признать ее, пусть даже выходящей за рамки измерения его науки, тогда он будет не только заслуженным обладателем Нобелевской премии за свою науку, но и станет претендентом на Нобелевскую премию, которой еще нет: за мудрость. Ведь мудрость – это знание и в то же время осознание его границ.

Заключение

Итак, мы можем сделать вывод, что существует пять областей применения логотерапии. В качестве терапии логоса, исходящей из смысла, она показана в случаях ноогенного невроза, который как таковой, как ноогенный, возникает не в последнюю очередь из-за потери смысла. В этой области применения логотерапия представляет собой специфическую терапию.