Незабываемые дни

— Да кто там» остался? Почти все погибли… Теперь это горком не горком, а неизвестно что. Ты думаешь, один Ковалевич такой? Тут не одна рука действует. Еще в прошлом году один товарищ, да ты знаешь его, на радио когда-то работал, предложил организовать что-то вроде Военного совета. И что ты думаешь? Товарищ уже третий месяц как погиб на виселице, а Военный совет Ковалевич да еще есть тут два человека — Селович и Зыбин какой-то — организовали. Собрали людей в центральную диверсионную группу. Хорошие хлопцы, отчаянные головы пошли туда. И все они погибли, а Военный совет ходит себе, и хоть бы что. Правда, Зыбин, когда его хлопцы из депо пощупали как следует, куда-то смылся. Говорят, подался к партизанам, а куда — неизвестно. Сам Ковалевич и Селович пустили слух потом, что Зыбин провокатором был и что через него погибли товарищи. Вот и попробуй теперь разобраться, где тут что и к чему.

— Откуда же взялись все эти люди?

— Ковалевич, говорили, прибился с группой бежавших из Дроздовского лагеря, будто бы в плену был. По слухам, он до войны тут под Минском в одном из райкомов работал. А Зыбин и Селович потом уже явились, будто из лагеря на Широкой улице убежали.

— Невеселые дела у вас, Степан Иванович.

— Веселого теперь трудно найти. Но не думай, что в городе у нас все так уж и повесили носы. Куда ни кинь, на какое предприятие ни глянь, всюду работают подпольщики. И хорошо работают. Но куда лучше было бы, если бы объединить эту работу, руководить ею как следует.

— Ты сказал, что и к тебе на квартиру наведывался Ковалевич?

— Был один раз. Не наведывался, а сам я приводил его по заданию горкома на связь с нашими хлопцами,

— И не боишься ты, что могут нагрянуть непрошеные гости?

— Чего мне бояться? Я ведь ничего такого не знаю. Но кроме шуток, приводил я его' осенью, темной ночью, где ему запомнить, куда он попал тогда. Да и людей он запомнить не мог, совещание проходило при коптилке. И фамилий и адресов тоже не мог знать. Одно могу тебе сказать: Старик, или Батька, как его звали, был моим родным братом… Здесь он, правда, не жил…

Слышеня горячо пожал руку Журицкому.

— Прости, Степан Иванович, этого я не знал…

Условившись о встрече с нужными людьми из железнодорожного поселка и попрощавшись, Слышеня хотел уйти.

— Нет, так я тебя не пущу. Время теперь позднее, и нечего тебе шуровать тротуары. Еще попадешь на патруль, беды не оберешься.

Журицкий оделся и темными переулками завел Слышеню во двор одного домика. Тихо постучал в оконце.

— Принимай гостя, молодуха, — сказал он шепотом женщине, вышедшей на крыльцо.—А ты, — обратился он к Слышене, — переночуешь тут, а утром отправляйся, куда тебе нужно.

Лежа на скрипучем диване, Слышеня долго думал, перебирая в памяти все рассказанное Журицким, и по-новому начинал понимать многое. Прежде Слышене казалось, что Журицкий, как это часто бывает со стариками, чересчур скептически смотрит на дело, в том числе и на подпольный горком. Ему даже казалось, что он стал жертвой разных –слухов, выдумок, нарочито пущенных сплетен. Но нет, не из таких был Степан Иванович. Еще в 1905 году его знали как отважного слесаря депо, доставлявшего оружие для боевых дружин в городе. А в годы гражданской войны где только не побывал Степан Иванович со своим бронепоездом, на котором работал машинистом. В начале этой войны подвела его старость. Эвакуироваться не успел.

Видно, все, что рассказывал он, близко к правде, а может, и сама правда. Вскоре Слышеня убедился в этом. Он побывал у Красачки, инженера из диспетчерского управления департамента восточных дорог, встретился с секретарями двух подпольных райкомов города, поговорил с двумя работниками швейной фабрики, виделся и еще кое с кем.

Куда ни приходил, с кем ни говорил Слышеня, везде он узнавал и хорошие новости. В одном месте уничтожен заводской конвейер, в другом — сожжена кислотой партия гитлеровских шинелей, в третьем — подлили в засеки элеваторов воды, в пушечной мастерской взорвали передвижную электростанцию, на паровозах появились заслоновские мины. Их так и называли — заслоновскими.

И наряду с этими хорошими новостями всюду говорили об одном и том же: провокаторы пролезли в подполье, в результате их «работы» гибнут лучшие люди.