Ни слова о любви

— Мне надо с тобой поговорить, ты меня впустишь? — спросила Ружа, пренебрегая ритуалом приветствия.

— Похоже, все вдруг забыли о существовании такого простого устройства, как телефон! — вырвалось у Сабины, которой изрядно надоели эти сюрпризы.

Кто еще захочет ее навестить без предупреждения? Может, хватит?

— Что-то случилось?

В голову Сабины внезапно пришел другой вопрос, и ее охватило сильное беспокойство. Должно быть, стряслось что-то скверное, раз Ружа так внезапно появляется здесь, и это после всего, что между ними недавно произошло…

— Можно войти?

Дочь говорила уже не тем пресыщенным, наглым тоном, который так раздражал Сабину во время их последней встречи, в ее голосе появились какие-то новые интонации… Или это Сабине лишь казалось?

Она посторонилась, впуская Ружу.

— Так ты скажешь, что случилось? С тобой все в порядке? Тебе нужна помощь?

Ружа прошла в гостиную. Сабина отметила, что Зыгмунтович исчез, воспользовавшись именно тем путем эвакуации, который она минутой ранее планировала для себя: через веранду, о чем свидетельствовала распахнутая дверь. Что ж, пусть так — хотя бы временно она может насчет него не тревожиться.

Девушка села на диван. Пальто, в котором она была, выглядело как элемент реквизита костюмированного фильма о вампирах.

— Я… была на тебя ужасно зла, но вообще-то я переборщила.

Сабина смотрела на нее, не понимая, к чему она клонит.

— Ты, конечно, тоже вела себя со мной как bitch[108], но я не такая сучка, как ты думаешь.

— О чем это ты?

— Я парила тебе мозги. На самом деле я не спала с этим Борисом. Ну и… приехала, чтобы сказать тебе это. Чтоб ты знала.

— Что ты говоришь?! Я же видела… — Сабина зажала себе рот рукой. В ее голове уже шумел ураган.

— Я пыталась, но он не захотел. Сказал, чтоб я уматывала, потому что у него есть женщина и это для него важно, а другие девчонки его не интересуют.

Сабина поискала глазами какой-нибудь предмет мебели, на который можно было бы сесть. Это оказался журнальный столик. Она не чувствовала в себе сил, чтобы устоять на ногах.

— Но, Бога ради, почему ты…

Ружа опустила голову. Да, Сабине не показалось: в ее поведении появилась новая черточка — что-то наподобие раскаяния.

— Я хотела, чтобы хоть что-нибудь тебя наконец проняло. Чтобы ты хоть на миг перестала быть таким киборгом. Чтобы забыла о бабле, которое якобы так тяжело зарабатывала и которое вынуждена была тратить на меня, на отца… и чтобы хоть раз почувствовала что-нибудь по-настоящему.

«Блин, неужели она и впрямь видит меня такой? Да я самая ужасная мать в мире!»

— Но потом мне стало стыдно. Ты ему, похоже, действительно дорога.

Сабина взглянула на дочь — и у нее закружилась голова. Она была на грани: казалось, еще немного — и она напрочь потеряет способность воспринимать и усваивать информацию. Значит, Борис не изменил ей? Напротив, прошел испытание и доказал, что она значима для него? Но как насчет всего остального? Он ведь сотрудничает с таблоидом? Может, это тоже элемент игры, способ завоевать ее доверие? Сабина закрыла лицо руками. Для нее это уже чересчур!

— В общем… прости, — тихо сказала Ружа с дивана. — На меня что-то нашло, я не могла сдержаться. Но, если честно, я не хотела быть такой ужасной гадиной.

Мать снова подняла на нее глаза. Что-то в Сабине дрогнуло. В голове блеснула неожиданная мысль: а может, вовсе не в Борисе тут дело? Между ней и ее дочерью здесь и сейчас происходит нечто такое, на что она даже не надеялась. Объяснения Ружи не отменяли той боли, которую она причинила матери, и не оправдывали ее поступка. Но сейчас, когда она приехала и рассказала, что ее побудило так себя вести, Сабина с изумлением отметила, что ее жгучая обида на дочь тает. Теперь ей было скорее жаль ее и себя: обе были так растеряны в этом неумении понять друг друга, что позволили случиться чему-то ужасному — настолько ужасному, что оно могло разлучить их на всю жизнь. Так, может, им вовсе не обязательно ненавидеть друг друга? Может, судьба дает им шанс вновь друг друга обрести?

Дочь смотрела на нее в ожидании, когда же та наконец хоть что-то скажет, и яростно обдирала кожицу у ногтя большого пальца. Это было ее невротической привычкой с детства. По ободранным кончикам пальцев можно было распознать, когда она страдала от стресса.

— Не обдирай! — сделала ей замечание Сабина, будто Ружа до сих пор была школьницей. — Хочешь поесть? — спросила она и увидела, как лицо девушки проясняется в несмелой улыбке.

Ружа кивнула. Сабина тоже улыбнулась.