Нидерландская революция

Между тем Фердинанд Баварский взывал о помощи к императору и к кардиналу-инфанту, но за исключением испанского гарнизона, присланного в Гюи, он не получал никакой другой помощи, кроме советов не сдаваться. Однако хаос в стране не мог продолжаться бесконечно. 26 апреля 1640 г. Тонгрский мир во второй раз примирил епископа и «столицу». Снова провозглашен был нейтралитет княжества и всех его крепостей, включая Гюи. Этим благоприятным случаем воспользовались для того, чтобы объявить, что льежцы, оставаясь по-прежнему «под эгидой Священной римской империи и сохраняя должную верность ей и законопослушность», будут впредь освобождены от всяких обложений в пользу имперских округов и германских князей, за исключением только случая войны с турками. Избирательная система 1603 г. с поправками 1631 г. должна была опять войти в силу[806]

. Словом, князь-епископ опять вынужден был капитулировать в вопросах политики. Он по-видимому особенно озабочен был при подписании мира тем, чтобы положить конец протестантскому движению, которое благодаря гражданской войне сделало большие успехи в «столице». На основании мирного договора католицизм признан был единственным вероисповеданием города, и наиболее скомпрометировавшие себя протестанты вынуждены были удалиться в Маастрихт.

Однако воцарившееся спокойствие было очень неустойчивым. Партии были слишком ожесточены друг против друга, чтобы они могли удовлетвориться соглашением. Распоряжения, которыми в течение следующих лет запрещено было носить знаки отличия, применять впредь выражения «ширу» и «гринью», носить оружие, принимать в число граждан иноземных бродяг[807]

, убедительно свидетельствовали о наличии злобных и гневных настроений, которые ждали лишь подходящего случая, чтобы разразиться со всей силой. Протестанты по-видимому опять внушали опасения, ибо в 1643 г. пришлось заставить всех жителей публично признать себя католиками.

После захвата в 1646 г. французами Валькура народная партия не могла больше бездействовать. В результате настоящего сражения, жертвами которого пало 200 человек[808]

, выборы передали власть в руки «гринью». По наущению Бекса и Бартела Ролана «столица» смелее, чем когда-либо, оказывала неповиновение князю-епископу. Канцлер Фердинанда был убит, эшевены изгнаны. Юрисдикция обыкновенных судов заменена была юрисдикцией цеховых властей. Духовенство обложено было налогами. Останавливали баржи, шедшие но Маасу, и грабили их.

Но иллюзиям льежской демократии, которые она питала на протяжении 30 лет, вскоре пришел конец. Она не понимала, что своими успехами она обязана была только помощи Франции и Соединенных провинций, а также тому, что Фердинанд Баварский, будучи втянут в войны Германии, не в состоянии был одновременно решительно обрушиться на нее. Вожди народной партии, находившиеся в плену узколобой местной политики и ослепленные своими страстями, не понимали, что могущество льежской демократии зиждется исключительно на силе ее покровителей и затруднительном положении ее князя-епископа. В действительности она находилась опять точно в таком же положении, как и в XV в., когда, пользуясь соперничество французской и бургундской династии и союзом с Людовиком XI, она считала себя способной оказывать сопротивление Карлу Смелому. Но и на этот раз, как и тогда, иностранные державы поощряли ее и толкали ее вперед лишь из своекорыстных интересов. Настал момент, когда парижское и гаагское правительства, не нуждаясь больше в ее услугах, должны были предоставить ей самой довести до конца свою борьбу с епископом, подобно тому как в свое время Людовик XI бросил ее на произвол судьбы перед лицом ужасного герцога Карла. Мюнстерский и Вестфальский договоры, восстановившие мир между Соединенными провинциями и Испанией и между императором и французским королем, лишили покровителей Льежа всяких оснований поддерживать его постоянные раздоры и позволили епископу, до того занятому на берегах Рейна, обратить оружие против льежцев. Его долготерпению, которое в течение стольких лет усиливало смелость «гринью», пришел теперь конец. 10 ноября 1648 г. Фердинанд объявил, что вое решения оставшихся в Льеже судов лишаются силы. В мае следующего года он запретил повиноваться «решениям», принятым «столицей», и когда эти объявления не достигли цели, он оповестил 28 июня, что вынужден будет прибегнуть к силе. В августе его племянник Максимилиан-Генрих во главе войск курфюршества появился под стенами Льежа[809]

.

Теперь наконец цехи вынуждены были признать, как неблагоразумна и неосторожна была их политика. Поглощенные своей гражданской войной, они не подумали о том, что сила уступает только силе и что недостаточно заявить о своем нейтралитете, чтобы можно было всегда оставаться в стороне, точно так же, как недостаточно рассчитывать на иностранную помощь, чтобы ее получить. Они были теперь совершенно безоружны перед своим князем-епископом, мнимую слабость которого они до этого в своем неведении презирали, и им ничего больше не оставалось, как подчиниться его воле.