Нидерландская революция

Умиротворение, пожалуй, продолжалось бы в Льеже и дольше, если бы вокруг него царил мир. Но духовное княжество не могло остаться в стороне от событий, развертывавшихся около его границ. Блестящие успехи голландцев в долине Мааса во время кампании 1632 г. вызвали воодушевление народной партии. Она всегда считала находившийся в руках испанцев Маастрихт постоянной угрозой и возликовала при виде того, как Фридрих-Генрих осадил его. Не жалели ничего, чтобы обеспечить осаждающих продовольствием. По словам кардинала-инфанта, осаждавшие никогда не справились бы со своим делом, если бы не непрерывная помощь льежцев[790]. Впрочем, нейтралитет, который без зазрения совести нарушали в этом случае, столь же мало соблюдался и князем-епископом. Он настолько же заинтересован был в сохранении Маастрихта за испанцами, насколько «столица» заинтересована была в их уходе из него. Именно по его настоянию войска германского императора под командованием Паппенгейма явились, чтобы совместно с войсками маркиза Айтоны обрушиться на неприступные позиции принца Оранского

[791].

Завоевание Соединенными провинциями Маастрихта и небольших соседних крепостей было для Фердинанда Баварского тем более грозным ударом, что оно вскоре опять всколыхнуло протестантов Льежской области[792]

. Ободренные соседством голландской республики и поощряемые пасторами, прибывшими с севера для введения протестантского богослужения в завоеванной области, они стали требовать свободы вероисповедания и перестали скрывать свои верования. В 1633 г. началась протестантская пропаганда; по городу распространялись брошюры соответствующего содержания, и в одном распоряжении отмечалось, что в «столице» проживает значительное число граждан-протестантов[793]. Опасность усугублялась еще антиклерикальными настроениями известной части католиков. Во время правления Эрнста Баварското в Льеже появилось множество новых монастырей. В 1614 г. сюда прибыли английские иезуиты и светские урсулинки; в 1617 г. — францисканцы и нищенствующие кармелиты; в 1619 г. — монахини-урсулинки; в 1624 г. — сестры св. гроба господня; в 1626 г. — капуцины; в 1627 г. — бенедиктинки, целестинки, и босоногие кармелитки; в 1632 г. — францисканки. Ввиду расположения, которым они пользовались у князя-епископа, каноников, дворянства и у наиболее состоятельных буржуазных семей, а также нередко очень значительных благ, получавшихся ими от своих щедрых покровителей, они вскоре возбудили к себе недоверие низших слоев народа и вызвали их зависть. Колоссальное сооружение, воздвигнутое францисканцами на возвышенности Пьерез, более походило, как говорили, на крепость, чем на монастырь

[794], и подозрительная толщина его стен внушала массам смутное беспокойство. Непопулярность князя-епископа отражалась на религиозных орденах, к которым он благоволил. Особенно подозрительны были иезуиты, которым он оказывал глубочайшее уважение. Их обвиняли в подготовке вместе с ним покушения на общественные свободы. Таким образом, подобно тому как это было в свое время в Нидерландах, политические страсти направлялись теперь в Льеже против духовенства — во всяком случае против духовных орденов — и были на пользу протестантскому меньшинству.

Благодаря этому переплетению религиозных разногласий с политическими распрями, царившими в княжестве, последние стали серьезнее, чем когда-либо. Обидные прозвища, дававшиеся партиями друг другу с 1633 г., сами по себе уже свидетельствуют о резкости оскорблений. «Ширу», т. е. защитники князя-епископа, называли именем «гринью» широкие народные массы[795]

, «ничтожную мятежную сволочь», «подонки», «ремесленный сброд», как они выражались, а также иностранцев, прибывших в Льеж в поисках работы, поборников свободы совести, врагов, монастырей и протестантов., воодушевленных более или менее республиканскими стремлениями и опиравшихся для осуществления своих целей на Францию и Соединенные провинции. Чем бессильнее были «ширу» в своей борьбе, тем больше они ненавидели «гринью». Большей частью богачи, они чувствовали себя отданными на произвол толпы, которой нечего было терять и которая не останавливалась перед тем, чтобы рисковать всем ради всего. Кроме того смелость «гринью» поощрялась еще агентами Ришелье и агентами бывшего в Маастрихте штатгальтером от имени Соединенных провинций герцога Буйонского. Музой открыто давал советы своим сотрапезникам избрать своим покровителем Людовика XIII. Под, разными деловыми предлогами французские купцы с туго набитыми кошельками вели в льежских кабачках длиннейшие политические рассуждения, подкрепляя свою аргументацию звонкой монетой[796]. Убийство одного офицера, которого подозревали в вербовке войск для князя-епископа, было ознаменовано фейерверком, как публичное празднество[797].