Нидерландская революция

На основании буллы, полученной им 12 мая 1559 г.[71]

от Павла IV, наряду с прежними епископствами учреждалось 14 новых: в Намюре, Сент-Омере, Мсхельне, Антверпене, Генте, Брюгге, Ипре, Буа-ле-Дюке, Рурмонде, Гарлеме, Девентере, Левардене, Гронингене и Миддельбурге. Вместо 6 епископств для 3-миллионного населения теперь было 18

[72]

, каждое из которых охватывало в среднем 160 тыс. жителей. Новые округа были по возможности приспособлены к границам отдельных провинций и к границе национальных языков страны. Кроме того они подчинены были трем архиепископствам, учрежденным в Камбрэ, Утрехте и Мехельне, причем последнему из них предоставлена была вся полнота духовной власти над всей нидерландской церковью, так что, избавившись теперь от вмешательства Реймса и Кельна, Нидерланды отныне стали представлять собой церковное единство, подобно тому как они составляли уже раньше единство политическое. Впрочем вся новая церковная организация должна была зависеть только от короля. Последний, по соглашению с папой, должен был назначать епископов, содержать их за свой счет, пока им не будут предоставлены постоянные доходы, и, наконец, должен был намечать кандидатов в епископы из среды докторов или лиценциатов теологии, не считаясь с их происхождением. Реорганизованная таким образом нидерландская церковь чрезвычайно напоминала (если отвлечься от различия во времени и в обстановке) церковную организацию, навязанную в X в. Оттоном I Лотарингскому герцогству. Как тут, так и там епископы являлись креатурами государя и послушными орудиями его воли. Само собою напрашивается сравнение между Гранвеллой, провозглашенным в 1561 г. архиепископом мехельнским, и Бруно, возведенным германским императором в 953 г. одновременно в сан архиепископа кельнского и в звание герцога Лотарингского.

Этого сравнения достаточно, чтобы понять, какой всеобщий взрыв негодования и какой поток жалоб тотчас же вызвала эта реформа. Разумеется, нельзя было отрицать, что с религиозной точки зрения она была превосходна. Но, с другой стороны, она нарушала интересы очень многих и в особенности чересчур усиливала королевскую власть, для того чтобы ее согласились спокойно принять. Ее встретили так яге враждебно, как в конце XVIII в. встретили судебную реформу Иосифа II. Непримиримый католицизм испанского монарха вызвал такую же бурю негодования, как и «просвещенный деспотизм» австрийского монарха. В планах Филиппа видели новые козни против свобод нидерландских провинций, вопиющее нарушение их привилегий. Дворянство было возмущено необходимостью отдать теологам низкого происхождения епископские должности, которые оно в течение долгого времени замещало представителями из собственной среды. Еще более возмущены были монахи тех монастырей, которые, согласно королевскому плану, должны были служить источником «епископских доходов» для новых прелатов. Действительно, чтобы обеспечить новые епископства доходами и одновременно облегчить свою собственную казну, Филипп получил от папы разрешение на передачу епископствам известного числа аббатств. Кроме того он видел в этой мере, идея которой внушена была ему Гранвеллой, огромную политическую выгоду. Отныне в провинциальных штатах должны были заседать уже не аббаты, на которых он не имел никакого влияния, а назначенные им и преданные ему епископы, которые могли составить здесь монархическую партию. Таким образом церковная реформа в конечном итоге способствовала усилению королевской власти, так как она вносила раскол в собрания штатов, обнаружившие за последние годы столь двусмысленное отношение к короне. Этого было достаточно, чтобы довести возбуждение умов до крайних пределов. Дворянство и городское население стали на сторону аббатов, интересы которых теперь совпадали с их собственными. В Брабанте оппозицию возглавили настоятели крупных монастырей, столь упорно защищавшие свои привилегии от централизаторских тенденций правительства[73] уже при Карле V; создалось парадоксальное положение, при котором само духовенство боролось против церковной реформы. «Аббаты так глупы, — писал Гранвелла в момент дурного расположения духа, — что неистовствуют, как буйволы»[74].