Никогда не было, но вот опять. Попал 4

Забавляясь подобными размышлениями, походил по своему гостиничному номеру, в ожидании новостей от Архипки с Петькой. Не дождавшись, решил заглянуть к своим инженерам. Тех на месте не оказалось. Черников пропадал в лаборатории Попова, а неразлучная троица Ярошенко, Гехт и Сухов были на нашем аэродроме, где вместе с Катькой Балашовой учили летать на паралёте высочество и его двоих свитских, Зубова и некого Бельского. Вспыльчивый Голицын на аэродроме больше не появлялся. Сильно подозреваю, что последний имел нелицеприятную беседу с Мещеряковым, а то и с самим Дурново Петром Николаевичем.

До меня тоже довели через нашего куратора Прудникова, что и мне нужно как меньше мелькать в обществе аристократических друзей великого князя, ибо дерзок и невоздержен в высказываниях. И слава богу! Не слишком то большое удовольствие общаться с этими мажорами, изнывающими от безделья и ищущими приключений на свою пятую точку.

В дверь номера постучали и это явно не Архипка, тот бы ввалился безо всякого стука. Я открыл дверь. В коридоре стоял наш куратор. Посторонился и впустил его в номер. Войдя, тот с интересом осмотрелся и сказал:

— Тесноват номерок-то ваш, Алексей Софроныч.

— Мне приёмы не устраивать. А для нормальной жизни здесь всё есть. Да, пожалуй, уже и домой пора в Барнаул, — намекнул я представителю Департамента полиции, что теряю здесь время понапрасну. — Вы, Иван Николаевич, ко мне по делу или так, поговорить зашли?

— Не буду от вас скрывать, что разговоры с вами и есть одно из составляющих моих дел. Но я пришёл не только кое о чем вас расспросить, но сообщить вам приятное известие!

— Неужели уже время аудиенции назначено?

— Экий вы быстрый, господин Щербаков! — засмеялся куратор. — Нет, про аудиенцию мне ничего не известно, но Государём вам пожаловано личное дворянство! Указ подписан соответствующие бумаги будут вам вручены чуть позже. Так что я вас поздравляю!

— Благодарю! — без особой радости ответил я.

Дворянство это конечно неплохо, но лучше бы государь деньжат на производство самолётов подкинул.

— Не вижу радости на вашем лице, — ухмыльнулся Прудников.

— Да нет! Я рад, — вяло запротестовал я. — Теперь, значит, я обязан с любым высокородным балбесом, который, страдая от безделья, вызовет меня на дуэль, стреляться. Иначе урон чести! Так что ли?

— А вот от этого я вам советую воздерживаться! — посуровел Прудников. — Дуэли указом Государя запрещены!

— То-то я гляжу, даже купцы нынче на дуэлях друг в друга палят, — не сдержался от сарказма я.

— Это вы на Хрунова намекаете? Так для него ещё не всё кончилось и, потом, у вас столько денег нет, сколько тому пришлось потратить, чтобы тюрьмы избежать. И кстати о Хрунове! Что он от вас хотел?

— Желаете знать, что ему от меня нужно? — переспросил я.

— Хотелось бы! — подтвердил тот.

— Ну что ж, извольте! Мне, кажется, он хочет, чтобы я вернул ему утраченный смысл и радость жизни.

От этого моего заявления у господина Прудникова глаза поползли на лоб:

— Шутить изволите! — произнёс он.

— Ни в коей мере! Я серьёзен как никогда, — ответив, я полез в карман, вынул хруновскую золотую визитку и подал её Прудникову.

Тот взял золотую пластинку повертел её в руках, провёл пальцем по тиснению и, положив на ладонь, пытался определить вес.

— Надо же! Слышать о них слышал, но никогда не видел, — сказал он, протягивая мне визитку.

Я взял золотую пластинку и достал из кармана бумажник, вложил в него раритет и засунул бумажник в карман. Всё это я проделал нарочито медленно. Прудников внимательно следил за мной и когда бумажник с золотой визиткой оказался у меня в кармане спросил:

— Всё это интересно! Но какое отношение эта злосчастная визитка имеет к вашему заявлению об утрате Хруновым смысла жизни?

— Самое прямоё! — заявил я.

Прудников покрутил головой и, видимо теряя терпение от моих недомолвок, произнёс:

— А по конкретнее можно?

— И золотые визитки, и дворец посреди глухой тайги и его кошмарные московские загулы с цыганами, медведями и плясками голых девок на столах, всё это говорит о том, что господин Хрунов не знает, как распорядиться своим богатством. А ведь он его не в наследство получил. Более двадцати лет он не щадя ни себя ни других добывал эти денежки. Это было его мечтой, сияющей вершиной в конце нелёгкого пути. Наконец он на эту вершину взобрался и что он там нашёл? А ничего нет на той вершине — сплошная пустота. Я не психолог, но назвал бы это его состояние синдромом сбывшейся мечты, на которую наложился кризис среднего возраста, — вещал я, не обращая внимание на всё возрастающее удивление моего собеседника.

— Однако! — покрутил тот головой, когда я выдохся и замолчал. — Однако! — повторил он. — И где же вы, молодой человек, такой галиматьи поднабрались?

— Отчего же галиматья? — сделал я обиженный вид. — Книги я читаю, а там всё это подробно описано.

— Да? — с сомнением посмотрел на меня Иван Николаевич. — А попроще, без книжной зауми?

— Попроще! — засмеялся я и добавил: — Попроще это будет звучать так — «мужик с жиру бесится». Но такое утверждение слишком абстрактно и не передаёт всех нюансов данного явления.