Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Надо тебе еще о многом написать, но уж до другого раза.

Пришла твоя открытка.

Бедняги, как тревожно за вас! Что-то очень грустно вышло. Но это не мрачно. Грусть у меня светлая. И о своей жизни думаю хорошо. Вот и елочка — маленькая, достояла, согласно обычаю моей семьи, до Татьянина дня — в который и пишу тебе, милый.

Еще раз твой НА.

9 февраля 1943 г. Москва

Дорогой мой Гогус,

Получил ли ты наконец посланный снимок (увеличение) Ивана Михайловича, Татьяны Борисовны и меня в Спасском Лутовинове — имении Тургенева. Боюсь, дошел ли он. Послал, конечно, заказным. Ты помнишь у Тургенева: «Сожмись и ты, старик, уйди в себя и там, на дне своей души, ты найдешь свою жизнь во всем ее благоухании», я очень исковеркал конец этого стихотворения в прозе — «Старик»[829]. Так я жил после смерти Светика и утраты Танюши. Не жил, а доживал жизнь, замкнувшись в себе и много работая. Но вот жизнь опять позвала меня.

Я получил письмо из Фрунзе от Ирины Вельмонт[830]. Она сообщила мне, что в начале войны стала женой Светика. Что он, боясь волновать меня, скрывал это до окончания Ин-та. Ему оставался год (выпуск ускоренный). Письмо очень хорошее. Главное — у нее сын. Прислала его портрет.

Она увезла ребенка, он едва не умер от воспаления легких, но ей удалось спасти его. Письмо значительного человека. Я послал Ирине портрет Светика и просил ее сообщить мне об условиях своей жизни. Долго ждал ответ. Приблизился день смерти Светика (7^го

/II — это праздник «Утоли моя печали»). И вот накануне пришло ее второе письмо. (Первое — было мне именинным подарком.)

Маленький Светик опять тяжело болеет. Я плакал над ее письмом навзрыд, и как я благодарен ей, что опять мог так плакать. Сделаю из письма выдержки, касающиеся моего Светика. «Я была счастлива, была, правда, дни, счастливые дни, озаренные светом нашей любви, были недолги, но разве наш сын — это не счастье? Знакома я была со Светиком давно, у меня часто собирались, читали стихи, рисовали. И вот однажды пришел Светик… Это смешно, но сблизил нас маленький портрет Достоевского на моем письменном столе. Это мой любимый русский прозаик, я хорошо знаю его, могу без конца читать и перечитывать. Светик тоже в то время читал Достоевского — это сблизило нас, часто-часто мы целыми вечерами читали друг другу вслух бессмертные строки. Достоевский был прочитан, читали Чехова, Шиллера. Днем часто ходили в парк, писали этюды… Но больше всего любила, когда Светик рассказывал о своем детстве. Какой-то особой теплотой загорались его глаза, особенно звучал голос. Мальчик унаследовал от папы его замечательную улыбку, за которую можно простить все, все отдать». Как тревожно за них, за тебя и твоих, милый.

Твой НП.

<Февраль> 1943 г. Москва

Дорогой Гогус. Вчера получил твое письмо. В этот день я решил послать твоей Тане телеграмму, т. к. очень волновался из‐за отсутствия ответа. Не сочти это за упрек. Отвечу на твои вопросы.

Зовут моего внука — Михаил — в честь отца жены Светика, но она пока зовет маленького Светиком[831]. Малыш родился после смерти отца. Теперь ему около года. Я получил от Ирины Михайловны еще коротенькое письмо с известием, что ему лучше, и опять томительное молчанье, усугубляющее мою тревожную тоску, тоску о Танюше.

Чувствую, как ты бьешься в жизни. Мало у тебя было тихих и светлых полос. Но зато ты узнал теперь многое, без чего нет полноты жизни. Сейчас близится весна — вспоминаю обострения в эту пору болезни Татьяны Николаевны, и тревожно делается за тебя. Ты писал, что опасался, что у Светика было только «приключение». Ты, может быть, и прав, что опасался этого. Но я верил, что он наш сын и стоит под знаком общего закона (commun laws?)[832]. Может быть, эта вера — остаток моей желторотости, но мне было бы очень тяжело расстаться с ней.

Пишу мало. Весь день (сегодня мне дали за воскресенье — выходной) главу о Диккенсе для диссертации[833]. Писал с жаром, читал Софье Александровне. Она очень одобрила.

Меня назначили Ученым секретарем Музея. Сейчас готовится выставка «Литературные места, захваченные фашистами». Среди них нашел бесконечно любимое Детское Село. День кончается. Голову клонит к подушке.

Обнимаю тебя, мой милый мальчик. Привет тебе от Софьи Александровны, и тебе и жене.

Твой Н. Анц.

1 мая 1943 г. Москва

Дорогой мой Гогус,

Как печально было твое последнее письмо, как взгрустнулось мне, что я далеко от тебя и не могу потрепать тебя по голове. Так представилась твоя понурая голова с рыжеватым хохолком.