Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце

«Ноябрь 1933

Дорогой Николай Александрович,

[…] Конечно, я в курсе всех переговоров касательно „Китежа“ и Scala, иначе ведь и быть не могло. Вы знаете о том, что я в этой области предпринимал и об этом я Вам говорил при нашей встрече […] ровно год назад.

Из Барселоны я написал Петру Ивановичу Мельникову[169]. Дал ваш адрес и просил его списаться с Вами, сообщив Вам свои пожелания, причем, я просил его вполне довериться Вашему художественному дарованию, предоставить Вашему творчеству свободу, полагаясь на Ваши артистическое понимание, знание и чутье. […] он Вам напишет, но Вы можете, если хотите, предвосхитить, в таком случае, его адрес: Petris Melnikovs. Konservatoria. Riga. Lettonia. Первое письмо пошлите, на всякий случай, заказным.

Теперь мои просьбы.

Сделать по возможности быструю перемену декораций после первого действия (самое слабое). 1-я и 2-я картины третьего действия („Сеча при Керженце“), а также 1-я и 2-я картина четвертого действия („Хождения в Невидимый град“), должны идти без перерыва музыки. Каждый из оркестровых переходов от одной картины к другой, длительностью в 5 минут, совершенно достаточен для перемены любой декорации, в особенности, если это иметь в виду.

Необходимо также иметь в виду заключительный момент 1-й картины четвертого действия (изменения в декорации) вырастания из земли и на деревьях невиданных цветов: золотые крыжанты[170], серебряные и алые розаны, череда

[171], касатики[172] и т. д. (смотрите либретто, или клавир стр.). В последней картине („Преображение Града Китежа“) желательно иметь Сирина и Алконоста — птиц жизни и смерти (ввиду акустических условий) на известной высоте; во всяком случае, над всеми остальными присутствующими на сцене). Вот и всё! Будьте здоровы, дорогой Николай Александрович. От Эсфирь Михайловны привет. Обнимаю вас.

Эмиль Купер»[173]

.

Тем временем Маталони способствует включению Бенуа в штат театра. Именно он в 1937 г. предлагает Николаю пост директора сценической части. Маталони отправляет Бенуа телеграмму в Прагу, где тот работает в Оперном театре над подготовкой «Князя Игоря», с просьбой вернуться как можно скорее. Срочная телеграмма озадачивает Николая, он не подозревает о предложении, и по прибытию в Милан это известие приводит его в изумление. В своих записках он говорит о своем колебании, нерешительности. Работать в разных театрах, быть «свободным художником» или же привязать себя к одному театру, пусть и самому престижному, но стать в некотором роде его «рабом»? Николай, как обычно, просит совета у отца. Александр Николаевич тоже не поддерживает предложение от Маталони. Он считает, что, находясь на руководящей должности, Николай не будет иметь времени и возможности заниматься чем-либо другим, например живописью. Отец видит в сыне талантливого портретиста, неоднократно журит его за то, что тот забросил пленэр. И, по сути, Бенуа-старший оказывается прав — театр поглотит Николая без остатка, практически не оставляя пространства для чего-либо другого.