Николай Языков: биография поэта

В целом, замены и исправления делают стихотворение много более близким тому, что орал пьяный Языков, прыгая по столам «Яра» в конце поминок по Дельвигу. (Об этом трагическом событии – чуть дальше.) ну а если он сообщал брату, что на этих поминках «дело обошлось без сильного пьянства» – тут ему самому было виднее, что считать сильным, а что нет.

Получается: если первый вариант «Подражания псалму…» создан тогда, когда польское восстание (началось 29 ноября 1830 года) еще не вспыхнуло, то окончательный вариант создан, когда восстание бушует вовсю, и Языков то ли «проговорил» в «Яре» то, что надо вложить в это стихотворение, то ли высказывался в духе уже продуманных изменений в его текст.

Кстати, это и один из примеров того, насколько легко пьяный Языков впадал в «иссупление», о чем с неудовольствием пишет Свербеев, – впадал, что стихи читая, что пропагандируя свои идеи и убеждения. Свербеев очень возмущался тем, что Киреевские накачивали Языкова шампанским, чтобы он, «дойдя до иссупления», как можно больше стихов читал, – в трезвом виде он бывал настолько робок и застенчив, что мог начать читать с запинками и быстро остановиться. К рассказу Свербеева стоило бы дать две оговорки. Во-первых, Свербеев очень переживал за Языкова и сердечно заботился о нем как об очень близком младшем родственнике: троюродные братья – весьма и весьма близкое родство по понятиям дворянских семей того времени. Во-вторых, Свербеев, к тому времени окончательно вернувшийся из-за границ, создает свой салон, становящийся прямым конкурентом и соперником салона Елагиных-Киреевских. К концу тридцатых годов водораздел определится окончательно: салон Свербеевых станет центром «западников», а салон Елагиных-Киреевских – «славянофилов», при том, что и хозяева салонов и многие их гости будут тесно и искренне дружить между собой. Но оттенок ревности в записках Свербеева прослеживается.

Для Языкова же 1830 год складывается ровно и счастливо. Благодаря семье Елагиных-Киреевских он обретает не только внешнюю, но и внутреннюю свободу, пишется легко и много, все к нему относятся с большим уважением и любовью, всячески с ним деликатничают, чтобы, не приведи Господи, не сбить ненароком полет его вдохновений, пусть порой и накачивают шампанским до иссупления – Языков и сам не прочь, да и шампанское, в конце-то концов, не водка, так что пусть «течет шампанское рекою»…

Прослышав о холере, возвращаются из заграницы Иван и Петр Киреевские, чтобы на всякий случай быть с семьей в трудные времена. Хомяков окончательно выходит в отставку, после окончания русско-турецкой войны, и теперь днюет и ночует у Киреевских – или они, вместе с Языковым, у него, в доме на Собачьей площадке, одном из легендарных мест Арбата. Пушкин все чаще бывает в Москве, и на новый 1831 год прибывает из Болдина в Москву, чтобы задержаться надолго, чтобы не где-нибудь, а только в Москве венчаться с Натальей Николаевной Гончаровой. Он знакомит Языкова со своим другом, знаменитым московским чудаком и оригиналом Павлом Воиновичем Нащокиным, с которым Языков сходится сразу и до конца своих дней. Весь прежний круг общения восстановлен, в горячих спорах и обсуждениях начинает рождаться и оформляться идеология славянофильства, Языков в центре внимания, он чувствует себя окрыленным, способным творить и творить – и в новогоднюю ночь с 31 декабря 1830 на 1 января 1831 заключает пари с Алексеем Андреевичем Елагиным, мужем Авдотьи Петровны, что в наступающем году напишет 2000 стихотворений.

Сразу скажем, что пари Языков проиграл, хотя несколько раз был близок к тому, чтобы еще немного разогнаться и его выиграть, и даже в письмах к братьям заявлял, что если и дальше пойдет у него так, как сейчас, то он напишет 2000 стихотворений. Но это пари дисциплинировало Языкова, ставило перед ним ясную цель, подвигало работать и работать. И год становится таким плодотворным, какой еще в жизни Языкова поискать. Достаточно открыть том его произведений и поглядеть написанное за 1831 год, – и количеству поразишься, и тому, что прямо-таки шедевр на шедевре.

Вроде, ясная дорога впереди. Правда, есть и польское восстание, которое сколько-то сотрясает всю Россию, и на отношении к этому восстанию едва ли не семьи раскалываются, друзья становятся врагами, есть холера, которая с косой гуляет по всей центральной России, и в Москве и в других городах неплохую жатву собрала, но все это все равно в некотором отдалении, не вторгается в ту внутреннюю жизнь, которая дороже всего.