Николай Языков: биография поэта

Крылову, Пушкину, Вяземскому, Гнедичу, Хвостову, Гоголю, Далю, Воейкову, Марлинскому, Очкину.

В Москве:

Петру Вас[ильевичу] Киреевскому, у Красных ворот, в доме Елагиной, 11 экземпляров.

В Дерпте:

3 эксемпляра Ее Высокородию Екатерине Афанасьевне Протасовой; Ее Высокобл[агородию] Марье Николаевне Рейц; Его Высокобл[агородию] Карлу Федоровичу фон дер Боргу; Его Благ[ородию] Емельяну Карловичу Андерсу 4 экз[емпляра].

В Одессу:

Его Высокобл[агородию] Михаилу Петровичу Розбергу и Ее Превосходительству Анне Петровне Зонтаг. Итого 2.

В Херсон:

Его Высокобл[агородию] Владиславу Максимовичу Княжевичу 1.»

Какие-то вещи сразу бросаются в глаза: Крылова Языков ставит прежде Пушкина; с Гоголем Языков лично познакомится лишь в 1839 году и, вроде бы, до тех пор особых контактов между ними нет – но Языков включает Гоголя в достаточно узкий список; Бестужев-Марлинский разжалован с солдаты и пребывает на Кавказе, посещение Петербурга ему строго заказано – то есть, Языков подразумевает, что «в Петербурге» получит книгу какое-то доверенное лицо, которое непременно переправит ее Марлинскому на Кавказ – указание тем более достойное внимания, что в предыдущем письме, 24 января, Языков готов к трауру и на всякий случай осведомляется у Комовского, «Сюда прислано из Москвы весьма горестное известие литер[атурное], говорят, что Б[естужев-Марлинский] убит на приступе Галерийском…» – в тот раз известие оказалось ложным, и Комовский Языкова успокоил, и Языков теперь пишет фамилию Марлинского полностью, после того, как в предыдущем письме обозначил ее лишь заглавной буквой – ведь и без того ясно, что на Галерийском приступе мог погибнуть лишь один-единственный из опальных литераторов, и эта «дерзость» Языкова наводит на дальнейшие размышления; в списке оказывается известный, легендарный графоман граф Хвостов («Отец зубастых голубей», как помянул о нем Пушкин; да и других «перлов» за ним предостаточно; правда, как заметил Тынянов, в пушкинскую эпоху все было великим, даже графоманы: надо быть гениальным в своем графоманстве, чтобы написать «Весну зимы являет лето…») – старик очень трогательно и восторженно относится к Языкову, и Языков, то и дело подтрунивающий над ним, обидеть его по-настоящему никак не хочет. Еще один пример доброго и мягкого сердца Языкова, прячущегося за колючей оболочкой спорщика и «готового на кулачки» «литературного бойца». И другой пример присутствует в этом списке, но не так сразу бросается в глаза.

«Ее высокоблагородие Мария Николаевна Рейц» – ни кто иная, припомним, как Мария Дирина, в девичестве. Вспоминаем нервную, мягко говоря, реакцию Языкова на известие о ее замужестве, вспоминаем письмо Вульфу 1 мая 1827 года:

«Сей день – т. е. 1 мая 1827 – достопамятен в истории и твоего и моего знакомства, по случаю высокоторжественной и вожделенной свадьбы Марии Дириной. Тютчева, Хрипкова и меня грешного звали туда на празднование; ни первый, ни второй, ни третий не поехали – по разным причинам, преимущественно же ради отдаленности места, трудности пути неизвестного, а я, сверх того, имею причину самую причинную.» Языков очень напряжен, он всячески избегает Марию и с тех пор ни разу лично с ней не встречается: при том, что ее муж, профессор права в Дерптском университете, не мог не пересекаться с Языковым постоянно.

И вот – Языков оттаивает и включает Марию Рейц – Дирину – в достаточно короткий список тех, кто обязательно должен получить книгу его стихотворений.

Несколько неожиданное продолжение эта история получит через несколько лет. В мае 1839 года Языков получает письмо, аккуратно и бережно им сохраненное.