Но в большинстве случаев мы имеем бессознательный ассоциативный процесс поэтического творчества, в котором слова намного опережают мысль. Подобно бреду больного, бред вдохновения раскрывает то, что лежит в подсознательной глубине народной души: в данном случае религиозную потребность в поклонении божественному материнскому началу. Эта догадка наша может быть сделана вполне убедительной лишь после изучения образа Богородицы. Но уже теперь анализ народной Троицы приводит нас к неожиданному выводу: в ней за троичным именем скрывается скорее основная религиозная двоица – мужского и женского божественных начал – Христа и Богоматери;
Точно также герои песен – авторское «я» либо персонаж, если это сюжетная история, близкая к балладе – стремятся на Святую Землю для поклонения мощам —! – Христа и Богоматери, и их совершенно не смущает, что они вознеслись на небо, поэтому их мощи, их останки, в принципе не могут на земле существовать; «Народ не хочет уступать небу своих сокровищ», дает Федотов психологическое объяснение этому моменту.
Для духовной поэзии, для народных сказителей «церковь» – это всегда конкретное и материальное, определенный существующий храм, Церковь «в богословском смысле слова» ими не воспринимается; «Как же называют они христианский мир, священное общество с его таинствами, канонами и иерархией? Есть у певца слово, которое удовлетворяет признакам понятия Церкви по его внутреннему звучанию, не имея ничего церковного по форме и по происхождению. Это слово Русь, «святая Русь». Национальное имя народа сливается для певца с пределами христианского мира и, следовательно, с пределами Церкви. …
Прежде всего, Русь для певца имеет не только национальное, но и вселенское значение. Действительно, нет страны, во всяком случае христианской страны, которая не была бы для него «русской землей». …
«По святой Руси» скитается и Богородица во время распятия… Вообще Палестина, как святая земля, называется преимущественно русской:
И, наконец, даже рай создался на русской земле, как поется в «Плаче Адама»:
Имена светской политической географии перебиваются с географией религиозной, по которой Русь там, где истинная вера.
Конечно, эта идеальная Русь имеет определенный исторический центр в Москве. Единственность православного царя превращается в его превосходство над всеми другими царями… Но, как мы видели, это первенство его покоится исключительно на православии его веры:
…Однако это полное слияние Церкви и государства в народном сознании, при котором эпитет «святая» (вар.: «светлая»), прилагаемый к русской земле, по существу относится к христианской Церкви, не соблазняет певца на идеализацию русского царства. Оно для него отнюдь не является государством Правды. Напротив, то торжество Кривды на земле, которое составляет основной фон социальной философии певца, рисуется им в чертах, заимствованных из русского общественного строя. Певец не хочет отрывать своей аллегории от конкретной исторической действительности:
И даже при всем религиозном значении белого царя певец не смущается прилагать титул его сана к безбожному гонителю:
Глубокое убеждение, что на «сырой земле» – царство Кривды, что все земные судьи неправедны, что богатство обрекает на гибель, что всюду грех, от которого нужно бежать, определяет и излюбленные сюжеты. Это прежде всего – о Вознесении, о бедном Лазаре (имеется в виду, разумеется, притча о нищем Лазаре и богаче, и об Алексее Божьем человеке. «Бесполезно было бы искать в этой поэзии отражения хозяйственного, крепкого идеала зажиточных слоев крестьянства, без которого понимание русской религиозности было бы неполным («иосифлянство»).» К иосифлянству отношение двойственное. С одной стороны, Иосиф Волоцкий в своем «практическом богословии» слишком вел к «сближению власти Бога с властью царя», к потаканию Кривде богатых и властных, с другой стороны – им двигал «эсхатологический ужас», ярко им выраженный, мысль о том, что Страшного Суда никто не избежит, и это его отношение отразилось в духовной поэзии, посвященной Страшному Суду: «Ужас безысходный, не знающий искупления, проходящий сквозь всю русскую Божественную Комедию»; отсюда, сильный мотив, который можно было бы обозначить в общем виде как «нищий всегда прав»;
Перечисление грехов, за которые человек будет отвечать на Страшном Суде, начинается, как с самых важных, с грехов двух типов: либо с грехов против плодородия и против рода либо с грехов против церковной обрядности и ритуальности;