Николай Языков: биография поэта

А Пушкин постоянно требует от Языкова новых посланий. В последнем письме, которое стоит в начале главы, он и еще раз хвалит послание Денису Давыдову (от которого у него слезы выступили) и прямо-таки требует послания Вяземскому.

Пушкин раньше самого Языкова уловил, что в этих посланиях Языков выходит на совершенно новый уровень.

2

После долгого кружного пути – ох, долгого! – возвращаемся в 29–30 сентября 1833 года.

Что мы теперь можем более-менее достоверно сказать о происходившем в имении Языково во время посиделки Пушкина с тремя братьями?

Пушкин на санях, по первому снегу, подкатывает ко входу в барский дом. Звенит колокольчик, три брата, сонные, в халатах, выползают поглядеть, что за гость – и получают насмешливую укоризну Пушкина за «азиатчину», расхаживание в халатах.

Сразу же начинаются хлопоты насчет обеда. Хлебосольство вообще в чести у русских помещиков, а братья Языковы своим хлебосольством особо славятся, да еще такой гость пожаловал. Обед Пушкин не преминул отметить в письме к жене.

От зоркого взгляда Пушкина не может не ускользнуть, что Николай Языков ходит с трудом, спину держит неестественно прямо, часто присаживается отдохнуть, откинувшись в кресле, чтобы дать отдых спине. Пушкин не соболезнует – прямо высказанные сочувствие и жалость были бы неуместны и оскорбительны – но старается внести струю веселья, и если обед прошел «весело», то Пушкин немало тому поспособствовал.

Возможно, и шутка Пушкина про халаты направлена к той же цели: встряхнуть Языкова. Он будто подначивает: а ну-ка, прочти свою замечательную (и до сих пор неизданную – ни через какую цензуру не пройдет!) оду «К халату», тебе же есть, чем ответить:

Как я люблю тебя, халат!

Одежда праздности и лени,Товарищ тайных наслажденийИ поэтических отрад!.. —

Мол, не азиатчина, а одежда вдохновений!

И странно было бы, если бы Языков в ответ не припомнил Пушкину эти свои стихи – ведь, можно сказать, само напрашивается!

Пушкин читает озорного «Гусара», веселит братьев странствующими с ним отрывками из «Чиновника» Гоголя (будущего «Владимира Третьей Степени», так и не законченного). Языков так давно ждет «Балду», что просто невероятно, чтобы после «Гусара» он не попросил Пушкина прочесть эту сказку. Тогда ли заходит разговор о сказках вообще или через разговор о Катенине – но любой поворот на этот разговор выводит.

Пушкин шутит по поводу одновременного избрания в Академию его и Катенина. Языков высказывает то, что говорил всегда и всем – что он ценит Катенина за его силу и энергию, за подлинную временами народность, несмотря на его донельзя топорный стих, но почему Катенин так ополчился на Кальдерона? Как раз в Кальдероне есть та подлинная народность, которую ищет Катенин – скорей благодаря религиозным сюжетам, чем вопреки им – и нам неплохо бы научиться от него чувствовать дух своего народа; для создания современной сказки это необходимо, так же, как и сильное авторское начало. Кальдерон черпает из народной поэзии даже больше, чем Катенин в своих «Народных балладах».