Николай Языков: биография поэта

Скучает воин – без войны,Скучает дева – без наряда,Супруг счастливый – без жены,И государь – без вахт-парада.А я, презритель суеты,Питомец музы, что скучаю?Веселой нет со мной мечты,И вдохновенье забываю.

Как без души – без табакуСтудент, его любитель верной,За часом час едва влекуС моей тоской нелицемерной.Как часто, в грустной тишине.Хожу в карман рукой несмелой:Там пусто, пусто – как в стране,Где пламя брани пролетело.Бывало: с трубки дым летит,

Свиваясь кольцами густыми,И муза пылкая даритМеня стихами золотыми.Но все прошло – и все не так!Восторги – были сон приятнойОх! не призвать мне, о табак,Твоей отрады ароматной!Сижу один – и вслух дышу,

Собой и всеми недоволен,Я не читаю, не пишу,Вполне здоровый, будто болен.Так, вечно жадная забав,Давно прошедшая ЛеилаСидит печально, потерявСвои румяна и белила.Ничто ее не веселит,Не милы пышные наряды,

И взор потупленный блеститСлезами горькими досады.

Близко сошелся Языков и с братом Марии, Петром Николаевичем. Когда тот собрался в Петербург, Языков не раз хлопочет и напоминает в письмах братьям, чтобы они приняли Петра Дирина как можно радушнее.

Сама Мария Дирина, по всему, что о ней известно, была девушкой скромной, простой в обращении, и при этом очень чуткой, с тонким вкусом и великолепным образованием. Языков увлекся ей и вписал в ее альбом много стихов. Он несколько раз готов был сделать ей предложение – и каждый раз вмешивались те или иные обстоятельства… А так, кто знает… Во всяком случае, ее замужество – в 1827 году она вышла замуж за профессора Дерптского университета фон Рейца – он пережил чуть ли не как трагедию.

А в письмах к братьям он несколько раз жаловался, что Воейкова, похоже, специально оттесняет его от Дириной, старается развести их подальше друг от друга, ведет себя так, что Дирина начинает чувствовать себя в тени, подавленной и «поставленной на место» и сама старается отойти подальше. Воейкова, к недоумению и возмущению Языкова, забирает у Дириной альбом с его новыми стихами и переписывает их все в свой альбом, хотя они ей совсем не предназначались… Лишь когда Воейкова отбывает, Дирина немного оживает.

Брату Александру, 27 августа 1825 года:

«Многое зависит от пустяков, как в мире нравственном, так и в литературе, особенно в моей, как уже выше объяснено; Дирины уезжают отсюда месяца на два во Псковскую губернию; следственно, я останусь вновь без пристанища для Музы, следственно – она будет самобытнее, способнее к произведению независимых произведений; уединение делает много хорошего, заставляя человека входить в самого себя, а мне ходить больше некуда. Мария ко мне благосклонее прежнего; это всегда так бывает, когда здесь нет Воейковой, всегда ее отстраняющей от моего воображения; она чрезвычайно обрадовалась, как чему-то нежданному, стихам (которые здесь прилагаются)…»

Тему, что надо дорожить своим уединением, Языков и дальше будет развивать: вплоть до размышлений, что семейная жизнь, наверно, не для него, – хотя, с другой стороны… Есть ли что-то драгоценнее семьи? Вон, наша семья, и какая была, и какая есть… Если бы создать такой семейный быт, какой наши родители создали нам в нашем детстве, то, может быть… А скорее, нет…

Так и просомневается, пока Дирина не устанет ждать от него вразумительных слов. Но что эти слова не произносятся в огромной степени благодаря Воейковой, тоже факт.