Поэтому казалось таким невероятным, что Дуэйн обратил на меня внимание. Выбрал меня. Расти вместе с кем-то – очень любопытная вещь, можно видеть, как сильно они меняются и насколько все равно остаются собой. Он одновременно был и не был тем же мальчиком, который убил Лоскутка все те годы назад, который рыл носком землю свалки, извиняясь передо мной. К тому времени он вырос, стал широким в плечах, с густой каштановой шевелюрой и тяжелой челюстью, которая начинала преобладать над мальчишеской округлостью его лица. Небольшие просветы виднелись между его зубами каждый раз, когда он улыбался, а он это делал часто; у него не было причин, останавливавших бы его. Он был самоуверен, как бывает с красивыми подростками; он был убежден, что люди либо полюбят, либо простят его, в зависимости от того, что он сделал. Мы едва ли перекинулись словом с того дня на свалке, но иногда я улавливала его взгляд на себе, и до меня наконец-то дошло, что у нас общий секрет. Что-то особенное. Что-то, чего ни с кем другим у него не было. Я была уверена, что он никому не рассказывал о том, что сделал с Лоскутком, а мне некому было рассказывать, даже если и захотелось бы. Мне стало интересно, сколько девочек видели эту его сторону. Опущенные глаза, неприкрытое сожаление на лице. Как он вздрагивал при звуке отцовского голоса. Насколько я понимала, он скрывал это даже от самых близких друзей. Может, поэтому он хотел меня. Из всех девушек в Коппер Фолз его худшую тайну знала и хранила я одна.
Только я знала, как выглядел Дуэйн Кливс, когда напуган.
Это было в конце предпоследнего года учебы, вечера наконец-то стали достаточно теплыми, чтобы ходить в футболке, настроение уже было приподнятым в ожидании лета. Дуэйн был стартовым питчером в школьной бейсбольной команде, и он играл достаточно хорошо, чтобы его начали замечать. Молва разнеслась быстрее после того, как кто-то умыкнул скоростной радар шерифа Райана и замерил его подачу – восемьдесят семь миль в час. С наступлением июня и решающих матчей люди из соседних городков начали съезжаться посмотреть на его игру. На последний матч пришел один мужчина, просидевший всю игру в стороне, и к концу первого иннинга по рядам уже разнесся слух, что он приехал аж из штата Вашингтон, чтобы завербовать Дуэйна в «Маринерс». Это, конечно, была ложь. На самом деле он был из университета штата в Ороно, и лучшим, что он мог предложить, была спортивная стипендия – и это тоже неплохо, но мысль о присутствии среди нас скаута из Главной лиги бейсбола наполнила атмосферу волшебством. Все почувствовали его, включая Дуэйна. И, боже, он им показал. Я там тоже была; как и все местные, полагаю, поэтому незнакомец, забредший в Коппер Фолз, обнаружил бы пустые улицы, запертые двери и подумал бы, что город заброшен. Мы наблюдали с трибун, как он выстреливал подачи. Страйк за страйком, аут за аутом, пока криков арбитра вообще не было слышно, потому что один только звук мяча, врезающегося в перчатку кетчера, вызывал неистовые вопли толпы. Они топали, кричали и безумствовали, а Дуэйн стоял на питчерской горке, улыбаясь, и отправлял мячи над полем так быстро, что бэттеры замахивались, но ударяли только воздух. Где-то около пятого иннинга стало слышаться бормотание о ноу-хиттере, тихое и осторожное, как заклинание.
А затем на девятом иннинге Дуэйн сделал неудачный сплиттер и бэттер слева отбил. Мяч высоко пролетел на правое поле. Коленки задрожали, радостные вопли затихли, и вот тогда это случилось: плечи Дуэйна поникли, он повернул голову и встретился со мной взглядом. Пока остальные наблюдали за полетом мяча, мы смотрели друг на друга. И хоть солнце еще не зашло и воздух был теплым, по моей спине прошелся холодок.
И тогда Гарсон Флетчер, правый филдер, в сторону которого не прилетело ни одного мяча с момента разминки, ринулся к границе аутфилда, подпрыгнул и приземлился по другую сторону, крепко держа в своей перчатке почти-хоум-ран. И если в тот момент кто-то стоял бы на главной улице Коппер Фолз, глядя на подкрадывающееся к горизонту солнце и гадая, куда, черт возьми, все подевались, ему ответил бы рев, доносящийся с поля.
Дуэйн все же получил ноу-хиттер тем вечером и больше на меня не смотрел. Когда игра закончилась и он сошел с питчерской горки, все это казалось таким сюрреалистичным, что я засомневалась, не выдумала ли это: как он посмотрел на меня, как разряд