Она провожала его взглядом, стоя у двери и обнимая себя, чтобы сдержать дрожь. Ночь стояла чудесная, неожиданно теплая, воздух мягко окутывал ее тело. Но она все равно дрожала. Она не могла не думать о том, как Иэн Берд посмотрел на нее при словах: «Я знаю, что у вас с Дуэйном Кливсом были отношения», как уголки его губ приподнялись, когда он описывал фотографию Адриенн как «компрометирующий момент». Самодовольное пренебрежение в его глазах. Он даже не пытался спрятать удовольствие от того, что унизил ее.
Она снова вздрогнула, впиваясь пальцами в предплечья. У нее в голове расчетливый голос сказал, что ей нужно быть благодарной, что предрассудки детектива насчет Адриенн сработали в ее пользу, особенно в моменты, когда она теряла контроль, говорила слишком много, позволяла эмоциям взять над собой верх.
Это правда: ей нужно радоваться, что все закончилось на этом, что полицейский уходит. Он не оглянулся, и она подумала, что это тоже хороший знак. Когда Берд появился, он был сфокусирован на Адриенн; теперь казалось, что он напрочь забыл о ней. Она наблюдала, как «Крузер» отъехал, исчезая за углом, а затем проследила за мягким движением деревьев в свете фонарей, когда наступила тишина. Она задержала дыхание. Мгновение спустя тишину нарушили приглушенные звуки городской жизни: электрическое жужжание уличных фонарей, отдаленный вой сирены. Но улица осталась пустой, она выдохнула с довольным «фух». Сначала она подозревала, что он попытается одурачить ее, спрятавшись за углом или в нескольких улицах отсюда, но больше так не думала. Пока что, по крайней мере, казалось, что Иэн Берд решил оставить ее в покое. А к тому времени, когда он попытается найти ее снова… что ж, все изменится.
Помогало, подумала она, что она солгала не обо всем. Мой муж уехал: правда. Он забрал «Мерседес»: правда. Адриенн хотела увидеть озеро осенью, а Лиззи, увидев возможность, предложила неделю в пик сезона, когда опадают листья: тоже правда.
Но Адриенн не забыла. Господи, она бы хотела. Это могло бы быть правдой: что Адриенн проигнорировала предложение Лиззи и попросту забыла о нем. Это было очень в стиле Адриенн. Но нет: она сказала Лиззи придержать неделю для них, и они с Итаном приехали в Коппер Фолз предыдущей ночью как раз вовремя. Вовремя, чтобы все пошло совершенно, необратимо не так. И каким это было облегчением, когда Берд наконец сказал слова – Лиззи Уэллетт мертва – и она могла перестать притворяться, что не знает, притворяться, что ее там не было. У нее ушли последние капли самообладания, чтобы не начать прыгать как сумасшедшая и кричать: «Мертва, мертва, и он тоже мертв!»
Еще одна ложь.
Она заперла дверь. Поднялась по лестнице, не обращая внимания на снимок, привлекший внимание Берда, и решительно прошла мимо. В спальне она подошла к кровати, заправленной чистым бельем всего час назад, когда она все еще представляла, что им светит какой-то счастливый конец. Она осторожно подняла подушку.
Вжалась в нее лицом и закричала.
Весь день она репетировала свои реплики, рассказывала себе историю, повторяла слова, пока они не начали казаться правдой. Вот такая она: женщина, которая проснулась, думая о возможностях. Которая понимала, что ей нужно взять все под контроль. Женщина, которая провела день, строя планы, чтобы обезопасить свое будущее.
И после всего этого она почти такой стала.
Почти.
Но теперь она видела с почти невероятной ясностью. Она знала, как все должно быть, потому что у нее кончились варианты – это осознание должно было пугать, но лишь освободило ее. Все двери захлопнулись, все выходы закрылись, кроме одного. Только одного. Один шанс из этого выбраться, если она достаточно сильная, чтобы им воспользоваться.
Хотя она не могла этого знать, инстинкты ее не подвели. К двум часам ночи Берд был почти в двухстах милях от нее; он не видел большого, черного «Мерседеса» подъехавшего на дорожку за домом Ричардсов и вставшего рядом с «Лексусом». Он не видел высокого, коротко стиженного мужчину с однодневной щетиной, осторожно оглядывающего темные окна ряда домов по обе стороны от дома номер семнадцать и возившегося в поисках ключа от задней двери. Она сказала ему держаться подальше до утра, но он не послушал.
Он никогда, мать его, не слушал.