Никто не уйдет живым

Она ничего не могла дать миру, и ее оттеснили в забытый и безрадостный уголок тихо дожидаться кончины. Ее место было среди пыли и тусклых цветов, старости, камней, раствора, что соединял их, обоев, что покрывали их. Она была ничем. Она обманывала себя, считая, что сможет найти себе место в мире.

У нее вырвался всхлип. Стефани закрыла лицо руками.

Ее запястья коснулись пальцы.

Стефани отпрянула к стене.

Прикосновение было ледяным. Она все еще чувствовала, как холод впивается в плоть.

– Пожалуйста… не надо. Пожалуйста, – простонала Стефани.

Она зажала уши руками, потому что была уверена, что где-то рядом открылся, чтобы заговорить, рот. Стефани не понимала, откуда это знает. Может, она и не знала, может, это всего лишь ее чувства зашкаливали от паники, но она не смогла бы вынести звук голоса.

Прикосновение холодной руки стало нежным пожатием вокруг запястья. И на этот раз она не вскрикнула, даже не вздохнула. Если не считать дрожи, прошедшей по всему ее телу, Стефани оставалась совершенно неподвижной.

«Свет горит. Здесь никого нет. Не может навредить, навредить, навредить…»

– Обними меня, – сказал голос. – Мне так холодно.

Стефани плотно зажмурилась. Либо девушка заговорила у самого ее уха, либо она услышала просьбу у себя в голове.

Холодные незримые пальцы не отпускали ее запястья. И, что бы ни находилось рядом с ней, оно медленно улеглось на кровать. Матрас мягко подался под весом, которого не могло быть, и, возможно, глаза Стефани обманывали ее, а возможно простыня действительно промялась.

– Обними меня. Мне так холодно.

Глядя на свою дрожащую руку, пораженная собственной уступчивостью, Стефани сползла на ледяной матрас, который делила теперь с чем-то невидимым.

Она с трудом дышала, мышцы лица еле двигались. Что-то плотно покрывало ее лицо. Открыть глаза стало невозможно. Одно веко поднималось не до конца, второе было запечатано полностью. Пространство перед глазами было черным, как сажа.

Живот кололо от приступов паники. Немедленной, инстинктивной реакцией было поднять руки и сорвать воняющую пластиком штуку, обмотанную вокруг лица. Но руки остались притиснутыми к бокам: от бедер и до плеч она была связана.

Она могла дергать прижатыми к бедрам пальцами рук, шевелить пальцами ног, но иное движение было невозможно. Ноги ее, к тому же, неловко и неудобно притянула друг к другу веревка, которую она чувствовала коленями, и которая врезалась в ее лодыжки и ахиллесовы сухожилия.

Ее кожа реагировала на точки давления по всему телу: плечи, прижатые к жесткой поверхности; подошвы босых ног, касающиеся чего-то, напоминавшего холодные кирпичи, но не поддерживающие ее веса. То, что прошло под ее руками, пересекло грудь и плотно обвило горло, походило на грубую нитку. Она держала Стефани на месте, заставляла стоять прямо.

Или она не стояла? Было так темно, а любое движение, кроме шевеления пальцами, так ограничено, что Стефани уже не знала, лежит ли она на спине, на боку, или даже висит вверх ногами, касаясь ступнями потолка.

Истерика затопила ее сознание.

Крепко связанная, даже с энергией ужаса, пришедшей изнутри и воспламенившей ее мускулы, она могла только слабо дрожать всем телом.

Крик, который она проталкивала сквозь губы, сомкнутые вокруг вставленной в них трубки, оставался у нее во рту. Она втягивала воздух носом, но у нее получалось вдохнуть лишь по чуть-чуть каждой ноздрей. Так дышать было невозможно.

Со всей мощью легких она вдохнула ртом через трубку тонкую струйку воздуха. У того, что ей удалось затянуть в себя, был вкус дерева и пыли. Если она не успокоится, не переведет дух и не будет дышать ровно, то так и задохнется, не будучи способной пошевелить чем-то, кроме пальцев.

Когда от отсутствия воздуха ее грудь начала казаться полной цемента, любые попытки успокоиться поглотила паника настолько абсолютная, что не давала думать. Между вспышками быстро мелькающих воспоминаний, теснившихся в стенках ее черепа, всплыла надежда, что она умрет быстро.

* * *

Стефани не столько села в постели, сколько бросила себя вверх и на колени. Она пинками скинула одеяло и рухнула на пол, задыхаясь, словно ее голову держали под водой.

Какое-то время она была уверена, что чуть не умерла во сне. Должно быть, неудобно повернула голову, пережав трахею, или втянула простыню в рот, или зажала ей нос. Нехватка дыхания переродилась в кошмарный сон. Облегчение, нахлынувшее, когда она обнаружила, что лежит на полу своей просторной комнаты и способна шевелить руками, моргать и видеть, застелило ей глаза слезами радости, побежавшими по щекам.

Но в комнате по соседству происходил грабеж или что-то хуже.

Соседка скулила и рыдала, ее тело и ноги нападавшего стучали по полу комнаты. Женщину тащили или перемещали вопреки ее воле, и это причиняло ей боль, заставляло соседку плакать и кричать, пока она не лишилась сил.

Стефани побежала к двери комнаты. Отперла ее и распахнула, желая остановить нападение, положить конец звукам насилия, как ей удалось сделать раньше, хотя она не имела ни малейшего понятия, почему в тот раз шум прекратился.

«Кто и в чем может быть здесь уверен?»