Никто не уйдет живым

Все еще укутанная в ветхое махровое покрывало, которое она яростно вытрясла, а потом обернула вокруг себя, чтобы лежать на полу было хоть немного теплее, Стефани попыталась сориентироваться в комнате, черной, как деготь.

Она силилась понять, где была дверь относительно ее положения на полу, а также где были окно, кровать, прикроватная тумбочка.

Стефани продолжала бояться, хотя чувствовала в себе большую уверенность, чем в прежние ночи в этом доме. Она начинала привыкать к этим посещениям, или явлениям, или чем они там были, хотя привыкание не дарило подлинного спокойствия.

Те, кто действительно жил в доме № 82, напомнила она себе с жестокой иронией, были теперь куда хуже, чем бормочущие, но невидимые рты пыльных полостей здания. Она все равно предпочла бы эту ситуацию пребыванию в одной комнате с Макгвайрами. Но, вглядываясь в ледяную тьму, пытаясь выявить источник звука, Стефани, тем не менее, вцепилась зубами в ладонь, чтобы остановить поскуливание, стремившееся вырваться у нее изо рта.

Голос был надтреснутым от старости. И говорил по-английски. Это была женщина, пожилая женщина, и разгневанная женщина. Для Стефани это было очевидно, как и то, что этот голос был хуже прочих, которые она слышала в доме по ночам.

Говорившая как будто резко отдалилась, голос сделался слабым в абсолютной тишине, позволявшей словам быть слышными, но не настолько, чтобы Стефани могла полностью понять сказанное. Она улавливала всплески отчаянно обращенной к ней речи, фрагменты, словно бы постоянно отсекаемые порывами ветра, и все это время комната оставалась неестественно мертвой и холодной.

– Глупых же состязаний и… распрей о законе удаляйся… они бесполезны… суетны…

Голос затем сделался неразборчив, словно говорил в землю или в ладонь, зажавшую рот, или словно радиосигнал на мгновение сделался слабым.

Когда же голос ворвался обратно в комнату, он двигался там, где должен был быть потолок, и двигался так, что Стефани съежилась и почти что впала в паралич.

– Еретика… первого и… вразумления… отвращайся…

Охваченная чувством, что говорящая крадется по потолку, сквозь тьму над ее головой, Стефани скинула пыльное покрывало и встала на четвереньки. Поползла туда, где надеялась найти дверь.

Голос затем начал кружить или, может быть, огибать углы потолка, двигаясь над Стефани против часовой стрелки и постепенно ускоряясь.

– Зная, что таковой… развратился… грешит… будучи самоосужден…

Стефани продвигалась вдоль кровати по ковру, настолько высохшему и жесткому, что ткань с тем же успехом могла бы быть снегом, хрустевшим под ее мягкими пальцами и ладонями.

Она перевернулась, села и поползла к стене задом. Уткнувшись в дверь лопатками и затылком, попыталась встать и нащупать выключатель. Но в этот момент голос заговорил снова. И не более чем в дюйме от ее лица.

– Поспеши прийти ко мне!

Стефани кричала до тех пор, пока в ее легких не осталось ни единой молекулы воздуха. Она кричала, чтобы изгнать мысль о том, что невидимое существо свисало теперь с потолка так, что рот его был на уровне ее глаз.

Когда ее крик оборвался вздохом, комната выстыла настолько, что кожа на лице Стефани пылала от холода. То, что окружало ее, еще с ней не закончило.

Тишина разливалась вокруг нее, как холодное море, черненное ночью.

Тихий голос, полный слез, оборвал молчание, прошептав в оба ее уха сразу:

– Ибо я положила там провести зиму.

Она не могла понять, почему ее сердце не остановилось в тот же миг. Остановись оно, Стефани посчитала бы это единственной милостью, оказанной ей домом за недолгое время под его крышей. Но ей удалось подняться на ноги, которых она не чувствовала, и найти выключатель, и вернуть свет в ужасную комнату.

Потолок был пуст, Стефани была одна. Но комната казалась ей теперь еще более грязной и заброшенной, чем прежде, до того, как она уснула.

День седьмой

Сорок четыре

Когда Стефани проснулась, над ней кто-то стоял.

Грязный свет из окна резал ей глаза. Она прикрыла лицо ладонью и стала ждать удара.

– Чем тебе кровать не угодила? Не думаю, што на полу сильно лучше, типа. – За этим последовал один из редких смешков Драча.

Стефани резко села.

– Где… Ты… Что ты тут делаешь, урод?

Драч отошел назад:

– Кто, я? Ничего, только разбудить тебя пришел. Одиннадцатый час, девочка. Нечего тут валяться на полу, типа, когда работа ждет.

Стефани с трудом поднялась и рванулась к двери.

– Эй, эй, стоять, – Драч цапнул ее за руку.

– Пусти! – Она вывернулась из хватки, оставив ему только пустой рукав.

Драч дернул за него и чуть не уронил Стефани.

Она засунула свободную руку в передний карман толстовки. Нащупала рукоятку ножа. Выхватила его и вскинула к глазам Драча.

– Бляха! – Он выпустил ее рукав.