Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

Вскоре миссис Ньюком стала говорить, что их индийскому родственнику не по вкусу общество, которое собирается на Брайенстоун-сквер. Да и что тут удивительного? Правда, он человек добрый и безобидный, но — что поделаешь? — невысокого умственного развития. Она изо всех сил старалась приветить его, но к сожалению, у них столь разные интересы! С семейством на Парк-Лейн, как она слышала, он в большей дружбе. Возможно, полковника Ньюкома прельстили громкие титулы родных леди Анны, а у нее на приемах он спит. Сынок же его, как ни грустно, ведет весьма беспорядочный образ жизни; отпустил усы, водится со всяким сбродом. Она не осуждает, нет! Кто она такая, чтобы судить других? Однако ей пришлось намекнуть, что ее мальчикам не стоит часто с ним видеться. И вот между братьями, из коих один не питал злых чувств, а другой был исполнен доброжелательства и симпатии, эта праведная женщина посеяла отчуждение, недоверие и неприязнь, чреватые открытой враждой. С порочного и спросу нет; он идет по дурному пути, падает и получает по заслугам; но кто исчислит зло, порою творимое людьми добродетельными?

Другая невестка, леди Анна, встречала полковника гораздо радушней. Добросердечный джентльмен не уставал баловать многочисленных детей своего брата, и, так как разные дела почти всегда держали теперь мистера Клайва вдали от отца, полковник, сетуя, быть может, на судьбу, пожелавшую разлучить его с тем, чье общество ему всего дороже, как мог утешался дружбой племянников и племянниц, особенно Этель, которую навсегда полюбил с первого взгляда. Если бы у дяди Ньюкома, говаривала Этель, от природы довольно ревнивая, была целая сотня детей, он бы избаловал их всех до единого. Он нашел для себя удовольствие в том, что подарил ей и самолично выездил прехорошенькую лошадку; и не было во всем Парке ни лошади, ни всадницы красивее Этель Ньюком, когда она в шляпе с большими полями, украшенной алой лентой, скакала по аллее на своем Бартпоре и черные локоны развевались вокруг ее ясного личика.

Клайв временами тоже участвовал в их верховых прогулках, и тогда полковник ехал сзади и любовно поглядывал на сына и племянницу, скакавших бок о бок по зеленой траве. Впрочем, как-то само собой получалось, что молодые люди редко бывали вместе. Полковник всегда был для Этель желанным спутником, и никто в доме на Парк-Лейн не встречал его с большей радостью; но если у подъезда ее ждал вместе с отцом мистер Клайв, на девушку находило какое-то смущение, она позволяла подсаживать себя в седло только дяде, а с Клайвом, особенно когда у него появились его знаменитые усы, разговаривала насмешливо, подтрунивала над оным украшением и обходилась с ним холодно и свысока. Уж не собирается ли он в армию, спрашивала она. По ее мнению, только военные носят усы; и, взглянув на дядю с лукавой нежностью, добавляла, что ей нравятся только седые усы.

Клайв решил, что она избалованная и надменная молодая аристократка. Конечно, будь он в нее влюблен, он бы пожертвовал ради нее даже этими драгоценными новорожденными усами, для коих успел приобрести в кредит у юного Мосса набор щеток в изящном несессере. Но он не был в нее влюблен; иначе он сыскал бы тысячу случаев покататься или пройтись с ней, и они бы встречались наперекор всем гласным и негласным запретам, всем попечителям и гувернанткам, наперекор маменькиной строгости и увещаниям друзей. Одно время мистер Клайв думал, что неравнодушен к кузине — самой очаровательной из всех девушек на балах, в парках и в гостиных; без конца рисовал ее портреты и расхваливал ее красоту Джей Джею, который тоже не замедлил заочно в нее влюбиться. Но в то время в театре "Друри-Лейн" танцевала мадемуазель Фуэте, и красавица эта, что греха таить, была первой страстью Клайва — он изображал ее во всех ее лучших ролях, и любовь эта длилась до конца сезона, когда объявлен был ее бенефис (билеты продаются в театре и на квартире мадемуазель Фуэте, Букингем-стрит, Стрэнд). И вот Клайв с бьющимся сердцем и пятифунтовой бумажкой в кармане отправился за билетами на бенефис гурии и узрел мадам Абсент, ее матушку, каковая объяснялась с ним по-французски в темной, пропахшей луком гостиной. И вдруг — о, ужас! Растворилась дверь в столовую, где на грязной скатерти стояли оловянные кружки вперемежку с жалкими остатками вчерашнего пиршества, и на пороге возникло немолодое костлявое существо с желтым лицом и насупленными бровями, прокричавшее гнусавым голосом: "O es-t donc, maman?" [54] Возможно ли, что эта мегера была не кто иная, как блистательная и божественная Фуэте? Воротившись к себе, Клайв изобразил ее такой, как увидел, и еще ее маменьку, мадам Абсент, а на бенефисе в креслах, заказанных Клайвом, восседал Моисеев сын, щедро украшенный бриллиантами и благоухавший табаком и одеколоном. То был юный мистер Мосс от Гэндиша, которому Ньюком отдал свой билет и который смеялся от души (он всегда смеялся шуткам Клайва), когда тот поведал ему о своем свидании с танцовщицей.