Но тогда была война

Я катался на своем довоенном трехколесном велосипеде со стальным седлышком по тротуару вдоль "забора" Ивановских и надыбал в кусте сирени какую-то круглую железяку; остановился, подошел к находке. Непонятная штука, как колбаса с железным хвостиком. Поднял — тяжелая. Понес к велосипеду. Когда садился, уронил находку на землю. Поднял ее, водрузил на колени и поехал к дому. Колени вверх-вниз, вверх-вниз…Колбаса железная на коленках переваливается. Везу добычу, поддаю ее коленками, приловчился, рационализатор. Сворачиваю на дорожку к крыльцу. А на нем мама беседует с высоким немолодым солдатом. Его помню четко: лицо сухое, узкое, небритый, глаз один красный, прищуренный и слезится, словно в него соринка попала. Ма! Смотри, что я нашел! И стоп у крыльца. У солдата больной глаз расширился, лицо еще больше вытянулось. Он схватил мою "колбасу". Где взял? Нашел, моя! Это тебе не игрушка. И суёт её в карман шинели. Где нашел, покажи. Поехал, показал. Он пошарил под кустом, осмотрел другие и пошел через дорогу, перебрался через канаву и полез на насыпь к эшелону…

Вечером мама доложила отцу, что я нашел мину от миномета и таскался с ней по улице. Война подула в затылок смертельным ветерком…

"Артналет" не забывался долго. И с каждым разом этот жуткий случай, который слегка обозначил нам лицо войны, вспоминался исключительно в смешных картинках: и форточка, и дядя Леша на фанере, и тётка с тазом, и звонок в милицию: "Немцы бомбят химзавод!.."

ЯМА

Между мостовой и канавой выкопали огромную противопожарную яму с холмами вынутой глины по краям и залили ее до верху водой — мало ли что еще может случиться на линии. Через несколько лет ее засыпали за ненадобностью. Как говорится, обжегшись на молоке… А яма стояла пока, обрастая пучками травы, поджидала меня… Как-то в конце лета я играл в одиночестве над ямой на куче глины. Как играл? Кидал в воду комки и камешки. Плюх-плюх. Потом стал пихать вниз глину ногой, другую поджав под себя. Яма, куча. И я на вершине. И никого вокруг. Ни в палисадниках, ни на улице, ни на линии. Даже паровоз не пыхтит. Ни звука. Пихал, пихал глину и незаметно сполз чуть-чуть. Испугался, встал на колени — очень наверх захотелось, и вместе с глиной поехал вниз. Я цеплялся руками за грунт, извивался, болтал ногами. Все больше помогая этим самым движению к краю ямы. И вот сандалетки коснулись воды, я заорал и в последний момент ухватился за пучок травы, выросшей из глины на краю ямы.

За кучами грунта меня не видно и не слышно. Но все-таки услышал и заметил бедолагу рыжий агент Валентин Петрович, вышедший с территории завода. Он успел подбежать, схватил Рую за руку и выдернул, как морковку. И отвел его домой, захлебывавшегося от рыданий. Там и получил любимый сыночек взбучку от отца, выслушал все поучения и назидания. Но в них уже не нуждался, я все понял и так, Руя-утопленник. Ангел мой хранитель дал мне этот пучочек травы, за который я ухватился. Сколько таких пучочков было потом по жизни. Ангел Христов! Спасибо тебе за спасение и прости меня за вся мои прегрешения, аще совершил я в жизни моей.

"Дупелю-купелю" за мое спасение и второе рождение было выпито потом немереное количество.

А на фронтах продолжалась битва, гигантская сшибка нашей и вражеской стали, русской и немецкой силы… На Пролетарской улице — свои страсти и битвы, действия жизни, вроде бы с той, главной битвой не связанные. Нет? Но в жизни все взаимосвязано, все предопределено.

СИМКА

Шестиметровую комнату заняли. У нас появилась новая соседка тетя Сима Гирш. Полная в теле, большеротая, молодая, веселая и говорливая. Ко всем имела подход, быстро входила в доверие, советовала, гадала на картах, а для себя приглашала тетку-гадалку. Эта красивая тетенька, деловая и суетливая, вызывала у меня интерес, меня как магнитом тянуло к ее двери. И все хотелось выяснить, где же она работает? Нигде, ответила мне Зоя, шахер-махер. И не лезь туда.

Халат у тети Симы, или Симки, как ее все стали называть, был шикарный, черный шелковый в цветах — георгинах. Из немецких трофеев. Под ним — розовое, тоже немецкое шелковое белье. Она не стеснялась детей и взрослых, носила халат нараспашку, ходила к нам поболтать, садилась на стул, широко расставляла ляжки и та-та-та — как из пулемета — обо всем. Все знала, всему спешила научить первого встречного-поперечного.

Симка, ты бы закрылась, упрекала ее мама. А, Симка махала рукой, какая разница. Так ведь дети же! — пыталась урезонить ее Клавдия Николаевна. Он еще ничего не петрит, махала Симка рукой в мою сторону.