Ночь полководца

Девушки минуту помолчали, испытывая удовольствие оттого, что видят и слушают друг друга, сидя все вместе, одним кружком. За окном простиралась фронтовая ночь; бутылка вина стояла на столе. И это особенно нравилось девушкам, так как было вещным знаком их независимости и вольности. Видимо, чтобы не уступать мужчинам, следовало не только воспринять их достоинства, - это представлялось не таким уж трудным, - надо было также усвоить их пороки.

- Ох, веселые денечки! - вырвалось у Клавы.

И подруги заговорили все сразу громкими, оживленными голосами. Клава подсела к Рыжовой и, взяв ее за руку, кричала о том, что не согласна больше оставаться в медсанбате и хочет служить на передовой; Аня, улыбаясь, сообщила, что ей обещано место в одном из батальонов.

- Веселые денечки! - повторила Маша.

Она снова подумала о любви Горбунова, и ее словно омыла теплая волна... Но не потому, что сама она привязалась к этому человеку, - ей было ново и весело сознавать себя любимой. Ее как будто уносил на себе быстрый поток больших событий, интересных встреч, отважных поступков, чистых побуждений... Самая опасность вызывала особенное, обостренное чувство жизни. И даже трудный быт казался теперь Маше полным прелести необычайного.

Максимова, наконец, встала и вышла из комнаты. Маша проводила ее загоревшимся взглядом.

- Ох, сестрички! - начала она. - Если бы вы только знали... - Она умолкла, заслышав шаги в сенях.

Дуся, широкая в плечах, плотная, вернулась, неся охапку соломы.

- Ты о чем? - спросила Голикова.

- Так, ничего, - сказала Маша.

Надо было устраиваться на ночь, и девушки вышли из-за стола. Маневич расстелила на соломе плащ-палатку, потом подошла к подругам. Она немного косолапила, ставя носки внутрь. Взявшись за руки, обнявшись, девушки постояли несколько секунд, как бы прощаясь с вечером, который был так хорош и уже кончился.

- Песен не попели, жалко, - сказала Клава.

Аня переставила коптилку на край стола, чтобы не так темно было в углу, где подруги собирались спать. Сидя на шумящей, потрескивающей соломе, они стаскивали сапоги, снимали гимнастерки. На троих было одно одеяло, и поэтому его разостлали поперек; ноги покрыли шинелями.

- Прямо не верится, что я опять с вами, - тихо сказала Маша. Она лежала посредине, между Клавой и Аней.

- Я так рада, - прошептала Голикова, привлекая голову Маши к себе на круглое, мягкое плечо.

Слышалось ровное, спокойное дыхание Максимовой. Она лежала на самом краю общей постели и, кажется, уже уснула. На столе клонился, вытягиваясь, огненный лепесток коптилки. И сумрак, наполнявший комнату, слабо покачивался на бревенчатых стенах.

- Совсем спать не хочется, - в самое ухо Маши сказала Голикова.

- И мне не хочется, - шепнула Маша.

"Сейчас я им все расскажу", - подумала она, вздохнув от сладкого волнения... Приподнявшись на локте, она попыталась удостовериться в том, что Максимова действительно спит.

- А знаешь, я из пулемета стрелять научилась, - сообщила Голикова.

- Не ври, - сказала Маша.

- Мне капитан Громов показал...

- Кто это Громов?

- Ты его не знаешь... Артиллерист один.

- Он н-ничего себе, - заметила Аня.

Клава села, поджав под себя ноги, покосилась ка спящую Дусю и, низко наклонившись над Рыжовой, еле слышно сказала:

- Он мне объяснился вчера.

- Объяснился? - не сразу переспросила Маша. Ее собственная новость оказалась как бы похищенной у нее, и девушка почувствовала себя уязвленной.

- То есть не совсем объяснился, но дал понять, - прошептала Голикова; глаза ее в полутьме казались огромными.

- Как это дал понять?

- По-всякому... Сказал, что у него голова кружится, когда я рядом стою. Потом про руки мои говорил, про волосы.

- Ну, а ты что? - спросила Маша заинтересованно.

- Он меня обнять хотел, я по рукам ударила, - радостно сказала Голикова.

- И все?

- Потом он меня обнял... Мы в сенях стояли... Там темно... Ну, и поцеловал... Потом я вывернулась и убежала.

- Пошляк он, твой Громов, - проговорила Маша, так как ей действительно не понравилось то, что произошло с Голиковой: это не отвечало ее собственным смутным ожиданиям, и девушка была обижена не столько за подругу, сколько за самое себя.

Голикова помолчала, не понимая, почему событие, доставившее ей столько удовольствия, не обрадовало самых близких ей людей.

- Отчего же пошляк, если я ему нравлюсь? - выговорила, наконец, она.

- Стыдно об этом думать сейчас, - сказала Маша, испытывая даже некоторое мстительное удовлетворение от того, что говорит это подруге, опередившей ее своим рассказом.

- Ты что, з-замуж собираешься за него? - спросила Аня, приблизив к Голиковой лицо с удивленно взлетевшими бровями.

- Нет... не собираюсь, - вяло ответила Клава.

- А к-как же ты думаешь? Т... т... - Аня разволновалась и умолкла, пережидая, когда сможет снова заговорить. - Т... так просто...

- Никогда, - устрашившись, сказала Голикова.

- Выбрось все это из головы, Клавка, - зашептала Маша. - Мы не для романов сюда приехали... Кончится война - тогда, пожалуйста, целуйтесь.

Опустив голову, Клава потыкала пальцем в одеяло.