Ночная кукушка

Так, когда у меня начались месячные, я растерялась. В советское время ещё не было такой развитой сети информации, как сейчас. Я, конечно, слышала, как мои одноклассницы обсуждали эту тему, но не считала нужным к этому прислушиваться. Я от природы не любопытна и всегда придерживаюсь принципа, что в нужное время всё узнаю. И поскольку проблема гормональной перестройки организма передо мной не стояла, я ею не интересовалась. Пока однажды жарким июньским днём, когда у нас только закончилась школьная практика, это не случилось. И поскольку, повторюсь, я не была достаточно просвещена в данном вопросе, я позвала маму в ванную комнату.

– Мама, я не знаю, что со мной происходит, – сказала я ей, показывая испачканные трусы.

– Это – месячные, – ответила она будничным тоном. – Девочки тебе, наверное, об этом говорили, – добавила она и посмотрела на меня так, словно призывала ответить положительно на свой вопрос.

– Да, что-то говорили, – неуверенным тоном пролепетала я.

– Можешь взять на полке в шкафу тряпку и положить её в трусы. Да, и ещё во время месячных может болеть живот. Это нормально, – ответила она и вышла из ванной.

Я поняла, что разговор окончен, и о дальнейшем мне предстоит догадываться самой. Поэтому я пошла в комнату и достала с полки тряпочку. Сложив её в несколько раз, положила в трусы и затем стала заниматься какими-то делами. А через пару часов меня скрутило так, что я еле сдерживалась, чтобы не завыть. Боль была такая, что я не могла стоять на ногах. Я легла на кровать и думала о том, что если бы мне сейчас предложили на выбор: умереть или продолжить терпеть эту боль, я бы выбрала первое.

Мама видела, что я лежу на кровати, корчась от боли, но делала вид, что ей это безразлично. Хотя, возможно, так оно и было. А через некоторое время ко мне в гости зашла Алла. И я рассказала ей о своей проблеме, и подруга стала просвещать меня. Оказалось, что это безобразие ожидает меня каждый месяц на протяжении нескольких десятков лет, пока я не состарюсь. И, чтобы я не сошла с ума от боли, Алла предложила выпить анальгин, чтобы я могла хоть немного прийти в себя. Я даже попросила подругу почитать мне вслух книжку, чтобы чуть-чуть отвлечься от этой безумной боли, сотрясавшей моё тело. И часа через четыре спазмы стали утихать. Я даже смогла выйти погулять, конечно же, в сопровождении подруги. Но на следующий день всё повторилось снова. И так целых семь дней. А потом это повторялось каждый месяц на протяжении почти десяти лет, пока я не родила дочь. Но и тогда боли не исчезли, а стали более или менее терпимыми. Их уже можно было снять с помощью обезболивающих препаратов. Но тогда, в школьные годы, это было не просто проблемой, это стало для меня настоящей трагедией.

Мать отказывалась мне покупать какие-либо лекарства, утверждая, что на них нет денег, а отец всё время обзывал лодырем и притворщицей, когда мне приходилось несколько часов подряд проводить в постели, корчась от боли. Бывали случаи, когда я даже теряла сознание, падая прямо посреди квартиры и приходя в себя от новой порции боли, полученной при падении, но и это не давало моим родителям повода смягчиться и начать относиться ко мне более внимательно.

Никто не относился ко мне так плохо, как родители. Даже учителя в школе с пониманием относились к моим проблемам. Они знали, что если я позеленела и потеряла дар речи, то мне действительно плохо, и тут же отпускали с уроков, да ещё и давали кого-нибудь из подруг в сопровождение, чтобы я не рухнула где-то на улице.

Но стоило родителям увидеть меня на пороге квартиры в неурочное время, как тут же начиналась обвинения и оскорбления в мой адрес. Отец обзывал меня прогульщицей, а я ничего не говорила в ответ. У меня не было на это сил. Я падала в постель, мучаясь от боли, пока родители поносили меня, на чём свет стоит.

К слову, когда у сестры начались месячные (хотя никаких болей и обмороков, как у меня, у неё не было), мама тотчас взяла её за руку и отвела к врачу, который выписал ей кучу лекарственных препаратов, в том числе витамины и средства, повышающие гемоглобин. И мама сразу же всё это купила, а когда принесла домой, строго-настрого запретила мне прикасаться к лекарствам Линулинки. Но я бы и без её запрета не взяла у сестры без спроса ни одной таблетки, так как всегда считала, что обязана стойко переносить все физические муки. А когда боль была особенно невыносимой, я надеялась, что вот-вот умру, и тогда все мои страдания сразу же прекратятся, и в этом случае таблетки мне тем более не понадобятся.

А однажды, когда мне было только тринадцать, мама позвала меня на кухню и сказала:

– Светка, ты знаешь, что аборты – это очень плохо?