Ночная кукушка

И почему она решила, что я должна думать точно так же, как она? Может быть, поэтому она и завела тогда разговор об абортах, потому что не воспринимала эту процедуру как трагедию, а относилась к ней лишь как к косметической операции?

После такого открытия мне даже подумалось о том, что рождение Лины было лотереей. Ведь если бы тогда, забеременев в очередной раз, мать сделала аборт, предпочтя обзавестись ребёнком позже, то Лины не было бы на свете. Потом родился бы другой ребёнок, а, может, и не родился бы вовсе. Что было бы? Изменилась ли от этого моя жизнь? Ведь я бы родилась всё равно, так как была у своих родителей первенцем. А что было бы дальше? Сложно сказать. Возможно, ничего бы не изменилось. Родители точно так же любили бы другого ребёнка, если бы он был, и точно так же пренебрежительно относились ко мне, уж не знаю почему. Да, думаю, вряд ли что-нибудь изменилось.

Показательным в этом отношении являлся и тот факт, как родители обращались ко мне и как к своей младшей дочери. Меня они всегда называли Светкой. Даже не Светой, а именно Светкой, как дворовую девку. А к сестре обращались не иначе как Линулинка-золотулинка. Причём не только мама называла сестру именно так, но и отец. Когда я слышала это от него, то это так резало слух, словно кто-то проводил ножом по стеклу, потому что я никогда не слышала от папы никаких ласковых слов, пусть даже обращённых не ко мне, а к другому человеку. К маме, например. Но Линулинка всегда была золотулинкой.

Родители никогда не говорили мне, что любят меня, или хотя бы волнуются обо мне. У меня всегда было ощущение, что я только мешаю им. Почему? Зачем они тогда вообще родили меня? Их же никто не заставлял это делать!

Признаться, долгое время я винила свою сестру в том, что всё родительское внимание и забота доставались ей, а не мне, их старшему ребёнку. К тому же я считала, что гораздо больше достойна их любви, чем их безалаберная и ленивая младшая дочь. Но потом я поняла. Лина ни в чём не виновата. Разве она выбирала время, когда ей следует родиться, или, положим, пыталась свалить на меня свои проделки и потом спрятаться за мою спину? Нет. По крайней мере, в начале. Всё это делали за неё родители. Они заставляли меня делать за сестру уроки, не позволяя ей самой работать мозгами и руками. Они сами вкладывали в её слова тот смысл, какой им был удобен, чтобы обвинить меня в мнимых грехах. Это они, родители, распределяли свои деньги и своё внимание по принципу: ей всё, а мне ничего, прикрываясь заботой о младшей дочери своё нежелание заниматься мной. Это они избаловали Лину до такой степени, что она действительно поверила в свою исключительность и вседозволенность, которые боком обернулись самим родителям в их старости.

Да, в итоге каждый получает то, что выбирает.

Я уже упоминала о том, наш класс часто ездил на различные экскурсии. Другим детям родители всегда давали что-нибудь с собой. Многим давали даже карманные деньги. Но это был не мой случай. Когда мы куда-то ехали, я всегда чувствовала себя как Рон Уизли во время своей первой поездки в Хогвартс, когда сидящий рядом с ним Гарри Поттер мог позволить себе купить любые конфеты, а бедняге Рону приходилось довольствоваться парой бутербродов, которые мама дала ему с собой. Только вот у меня часто и пары бутербродов не было.

По счастью, отношения в классе у нас были очень хорошие, и со мной всегда делились. Правда, чувство неловкости от этого почему-то не исчезало.

А когда после какого-нибудь спектакля мы возвращались домой очень поздно, то родители абсолютно всех моих одноклассников приходили к школе, чтобы встретить своих детей. За исключением, конечно же, моих. Даже когда мы приезжали в двенадцать часов ночи.

Родители других детей спрашивали меня:

– Света, а почему твоих родителей здесь нет? Они куда-то уехали?

– Нет, не уехали, – вздыхая, отвечала я и добавляла. – Я не знаю, почему они не пришли.

И тогда кто-нибудь из родителей моих одноклассников вызывался проводить меня до дома, снова усиливая во мне чувство неловкости. Но, к сожалению, моим маме и папе данное чувство не было знакомо, потому что они всегда спали, когда я возвращалась домой. Поэтому я старалась неслышно проскользнуть в нашу с сестрой комнату и нырнуть в постель, чтобы, не дай Бог, кого-нибудь не разбудить, потому что иначе меня ждало новое наказание.

А когда мы учились в десятом классе (через девятый мы перескочили), Анна Мелентьевна предложила организовать поездку в Ленинград (буду называть его именно так, потому что в 1989 году город на Неве именовался именно Ленинградом). Ехать мы должны были на три дня, и вся поездка стоила 60 рублей. Но услышав об этом, мама категорически сказала:

– Нет. Ты никуда не поедешь.