Ночная смена

Самый известный из всей этой группы – Салман Рушди, писатель, родившийся в Бомбее, в Индии, и в 14 лет приехавший учиться в Англию, в Кингс-колледж в Кембридже. Его дебютный роман – если не считать провального «Гримуса», которого он, кажется, запрещает переиздавать, – «Дети полуночи» буквально начинается с момента, когда Индия обретает независимость, и в это мгновение рождается главный герой, Салим Синай, и далее Рушди пытается описать внезапно обретенную страной свободу и разочарование в этой свободе. Собственно, все романы Рушди, за редкими исключениями, вроде «Флорентийской чародейки», которую я с огромным трудом прочитал, работают именно с этой темой: его герой – человек, застрявший между мирами, между Востоком и Западом, усвоивший, казалось бы, лучшее от двух миров, но при этом не способный стать частью ни одного из них. Один из главных маркеров постколониального романа – то, что обычно это роман о неприкаянности, о том, что мир, несмотря на открытость границ, остается еще довольно кастовым и сохраняет множество других границ, которые белые люди просто не способны увидеть в силу определенной культурной оптики. Причем в «Шайтанских аятах» у Рушди эта тема буквализируется и доводится до магического абсурда. Роман начинается с того, что в небе над Лондоном в результате теракта взрывается самолет и два главных героя в прямом смысле падают на английскую землю. И выживают. А дальше с ними начинают происходить самые настоящие метаморфозы. Один превращается в черта, второй – в ангела; то есть каждый из них потихоньку утрачивает себя, новая земля меняет их. И я не случайно сказал про метаморфозы, потому что сам Рушди там периодически упоминает и Овидия, и «Превращение» Кафки и вообще роман завязан на этом очень постколониальном вопросе: что именно определяет человека? Его происхождение, его образование, его внешность? Может ли человек, оказавшись оторванным от родной земли, утратить себя?

Все это – вопросы, на которые вот уже шестьдесят или около того лет пытается ответить поствоенная, постколониальная литература. Несмотря на то что западные интеллектуалы и критики вроде Малькольма Брэдбери с радостью приветствовали «интернациональность» литературы, которая «вбирает в себя традиции других культур в первую очередь в силу того, что на первый план выходят писатели-эмигранты из бывших колоний нашей некогда могучей империи», одной из главных характерных черт постколониальной литературы остается ощущение культурного давления, которое испытывают эти самые представители бывших колоний, пишущие на английском языке и рефлексирующие эту новую реальность.

Если посмотреть на все самые важные и интересные романы, написанные английскими авторами индийского происхождения, то станет ясно, что в них очень сильную роль играют размышления именно о невозможности окончательной ассимиляции, о невозможности преодоления комплекса чужака, о невозможности преодоления предубеждений. То есть, по сути, постколониальные романы – они антиглобальны. Их никак нельзя назвать глобальными потому, что сами они очень пессимистично описывают глобальность.

Как бы сильно западный мир ни пытался создать новый глобальный нарратив о всеобщем равенстве, о том, что кто угодно может стать кем угодно, – вон Стив Джобс наполовину сириец, а Фредди Меркьюри из Занзибара – постколониальная литература его опрокидывает, она, по сути, вся о том, что глобальность – это миф, очень удобный для бывших империй.

Джон Ирвинг. «Сын цирка»

И чтобы развить эту мысль, я сейчас немного отскочу в сторону и расскажу о романе Джона Ирвинга «Сын цирка». Джон Ирвинг – это великий американский писатель, один из моих любимых писателей вообще, и его «Мир глазами Гарпа» я вам очень рекомендую прочесть. Но «Сына цирка» я выбрал сейчас как раз потому, что, на мой взгляд, это худший его роман, отлично демонстрирующий, что бывает, когда белый, западный мужчина пытается написать постколониальный роман. Самое поразительное в этом романе – это даже не его содержание, а трехстраничное предисловие к нему, которое подрывает саму идею романа.

«Этот роман не об Индии. Я не знаю Индии, поскольку был там лишь однажды и менее месяца. Но этого времени хватило, чтобы проникнуться впечатлением чуждости цивилизации, так отличающейся от нашей. Еще до поездки я стал представлять человека, родившегося в этой стране, затем покинувшего ее и постоянно туда возвращавшегося. Он обречен на возвращение, но с каждым следующим разом герой чувствует все более углубляющуюся отчужденность от него этой страны. Даже для него Индия остается неподдающимся пониманию и чуждым государством»[36].