Джил сомневается и загоняет машину в просвет в живой изгороди, чтобы обосновать свои возражения. Размытый объект в конце колеи не становится четче – наоборот, туман как будто сгущается вокруг него, возможно поэтому его контуры кажутся менее правильными, чем должны быть у телефонной будки. Джил меняет угол подъема фар, освещая его, но свет лишь отражается от тумана, слепя глаза. Она щурится, почти смыкая веки, и понимает, что устала до такой степени, что ей мерещатся образы, описанные Гэвином и застрявшие в голове: люди бешено дерутся друг с другом и падают на землю или даже уходят в нее. Она на ощупь тянется к рычажку, управляющему фарами, и открывает глаза, как только чувствует, что они готовы видеть. Теперь силуэт впереди напоминает ей тотемный столб, хотя она, конечно же, не различает на нем зачатки лиц, которые начинают воплощаться, громоздясь друг на друга.
– Простите, – произносит она. – Но я не в восторге от идеи туда ехать.
– Может, Аньес тоже не в восторге в данный момент, – замечает Конни.
– Но мы же не знаем этого наверняка, так? Мэд с Джейком уже могли вызвать подмогу.
– Но могли и не вызвать. Ладно, давайте проголосуем: ехать туда или мне придется извозиться в грязи. Гэвин?
– Ах, теперь ты желаешь, чтобы мы поиграли в демократию? А еще недавно ты вела себя так, словно ты у нас главная. – Когда рука Гэвина в зеркале начинает махать, Джил продолжает: – Нет смысла голосовать. Мы туда не поедем – я не поеду. Это моя машина. Если вам не нравится, можете выйти и топать туда пешком, но не надейтесь, что я буду вас тут ждать!
Джил смущает восторг, похоже, усилившийся после ее речи, потому что ликование какое-то не ее – ощущение такое, словно оно обволакивает ее снаружи. Она в таком замешательстве, что ей даже кажется, как древесный ствол или предмет, напоминающий его, подергивается от готовности действовать.
– И никакая это не телефонная будка, – говорит она Конни. – Пойди и сама убедись, если не видишь отсюда.
– Она дождется, пока я схожу, Гэвин? Ты заставишь ее подождать, как думаешь?
Он возражает одной из них или обеим, выражая это главным образом зевком. Можно спорить с Джил сколько угодно, но это ведь ее машина. Она резко сдает назад и выезжает из просвета в живой изгороди, оцарапав о ветки правое крыло. Когда лучи света от фар пробегают по полю, ей кажется, она заметила краем глаза, как тот объект в тумане разделился, словно амеба, и верхний сегмент спрыгнул или же просто свалился на землю. До какой же степени она устала? Не настолько, чтобы выйти из-за руля, и она ведет машину в обескураживающем молчании, которое можно сравнить с нехваткой воздуха. Затем Гэвин снова зевает, возможно из-за тумана, который с новыми силами расползается позади них над мокрой черной дорогой и просачивается сквозь живую изгородь.
– Гэвин, – едва не кричит Конни, – чтоб тебя, прекрати уже зевать во весь рот!
Первый раз Джил с нею согласна, но невольно улыбается, когда в следующий миг Конни судорожно зевает.
– Да ты и сама хороша, – замечает Гэвин.
Улыбка еще растягивает губы Джил, когда их начинает раздирать зевота.
– Это все ты, – упрекает Гэвина Конни. – Мы так не делали, пока ты не появился. Зевай уже про себя, ясно? У нас и без того хватает проблем, а теперь мы еще и не можем остановиться.
– Ну, так скажи мне, как я могу помочь.
Она в ответ снова яростно зевает, и Джил думает, что Конни не в силах удержаться не только от зевоты. Говоря о проблемах, она, очевидно, имела в виду Джил, но ведь Гэвин не успел еще толком сесть в машину, когда Конни уже напустилась и на него. Похоже, ей все равно, кого чихвостить, главное, чтобы кто-нибудь был. Зевота, похожая на попытку отделаться от этой мысли, нападает на Джил, принеся с собой сожаление, что она успела затормозить вовремя, когда Гэвин вывалился на дорогу перед машиной. Может, попросить его пойти впереди, как это делают иногда в тумане? А еще лучше попросить Конни составить ему при этом компанию. Джил вовсе не собирается их задавить, просто она настолько обессилена, что ее нельзя винить, если она не справилась с управлением, если она забыла, какую педаль надо нажимать…
У нее перехватывает дыхание даже не от детскости подобного плана. От упоительной радости, которую эти мысли, по-видимому, вынесли на поверхность сознания, от восторга, настолько необъятного и неистового, что он просто не может принадлежать ей.
– Давайте все перестанем спорить, пока не выберемся отсюда, – почти умоляет Джил. – Я имею в виду, по-настоящему постараемся и прекратим.
– Мы можем, если и ты тоже, – заявляет Конни.