Ночной корабль: Стихотворения и письма

Мне чудится: к некрополю плылаЛадья Харона по холодной Лете.Я слышу плеск волны и стук веслаУ входа в усыпальницу столетий.Возможно, не весла… Иным был стукТам, в глубине глубин, в ее утробе!Над нею замыкался черный кругТяжеловесных склепов и надгробий,И ангелов, и бронзовых вдовицС заломленными горестно рукамиНад ледяным безмолвием гробниц,Изъеденных дождями и веками.Они друг к другу тесно прилегли,Гордясь полуистертой родословной,

Флотилии имперской корабли,Отживший мир, вельможный и сановный.Что ни надгробье – титул или чин.Век восемнадцатый о славе давней,О пышности торжественных кончинГрустил, уйдя в глухонемые камни…И вдруг – просвет в ущелии теней,В фантастике поваленных утесов:Гробница белоснежная, а в ней –Крестьянский сын Михайло Ломоносов!Немало утекло воды с тех пор,Как он, насквозь прохваченный морозом,В далекий Петербург из ХолмогорУшел с растянутым в снегах обозом…И труден, и прекрасен был восход,

Прекрасен был ухода час вечерний.Его ли праху у летейских водЛежать среди великосветской черни!Кладбищенский над ним бессилен тлен.Дитя народа, признанное всеми,Наш академик, он почетный членСтокгольмской и Болонской академий.Бессмертный пращур наш, – его стезиВлекут в потоке солнечного светаК покою величавому, вблизиОт колоннады Университета,От гордой Академии наукК Васильевскому острову, к простору…Быть может, Ленинград, наш верный друг,

Отдаст свой долг Великому Помору, –На Стрелке будет выстроен помостИ к саркофагу поведут ступени,Чтобы лежал, челом касаясь звезд,Крестьянский сын, великий русский гений.И толпы потекут к нему тогдаСо всей земли для низкого поклона…Темна, темна летейская вода,И у причала спит ладья Харона.

* * *

Что за птичка стонет в роще?Сквозь листву не разглядеть!Горло нежное полощет,Собирается пропетьВсё одно и то же слово.

Голосок звенит, дрожа.Прополощется – и снова:«Ну, пожалуйста, пожа…Ну, пожалуйста, пожалуй…Ну, пожа… пожа… чирик!»Почему у пташки малойНе смолкает этот крик,Эти жалобные просьбы?Пожалеть? Пригреть? Принять?Хоть разочек удалось быДо конца ее понять!

ЯШКА

Анне Евгеньевне Островской,

«усыновившей» вороненка