Ночной океан

Я поднялся в сумерках по истертым старым каменным ступеням и достиг той точки, где они обрывались, а оттуда, рискуя сорваться, вскарабкался вверх, хватаясь за небольшие выступы стены. Этот мертвый, голый каменный цилиндр был зловещ и ужасен; черный, разрушенный и покинутый, еще жутче потревоженных летучих мышей, крылья которых не будили в нем ни единого звука. Но все ж таки еще более ужасной и полной отчаяния была тщета моего продвижения, ибо, сколько бы я ни лез, темнота надо мной не рассеивалась; меня окутывало холодом, вековым и замогильным. Я дрожал, думая о том, почему не могу достичь света, но не решался взглянуть вниз. Я думал, что это меня внезапно настигла ночь, и бесплодно нащупывал свободной рукой окно-бойницу, чтобы взглянуть, как высоко я вскарабкался.

Неожиданно, после долгого подъема вслепую по той стене, я почувствовал, как моя голова коснулась чего-то твердого, и понял, что это крыша – или, по крайней мере, какое-то перекрытие. В темноте я поднял свободную руку и прощупал преграду, выяснив, что она каменная и незыблемая. Тогда я начал ползти по кругу, хватаясь за любой выступ скользкой стены, и вот наконец нащупал место, где помеха немного поддавалась, – и снова подтянулся вверх, толкая головой люк или дверь, поскольку обе руки мне теперь были нужны, чтобы завершить этот головокружительный подъем. Надо мной нависала непроницаемая тьма, и, пролезая в это отверстие, я знал, что мое восхождение еще не закончилось, потому что люк был лишь проходом сквозь каменный пол помещения, которое было несколько большего диаметра, чем подножье башни; не оставалось сомнений, что это пол какой-то огромной залы. Я осторожно залез внутрь, стараясь не дать тяжелой плите упасть на место, но с последним моим рывком она все же опустилась обратно. Я лежал на каменном полу и слушал эхо ее падения, надеясь, что при необходимости смогу снова ее поднять.

Уверенный, что сейчас я на огромной высоте, там, куда ни за что не достанут ветви проклятых деревьев того леса, я поднялся с пола и стал ощупью искать окно, чтобы впервые взглянуть на небо, на луну и звезды, о которых до этого мига только читал. Но меня ждало разочарование, ибо вокруг были лишь широкие мраморные полки, на которых стояли продолговатые сундуки, чей размер вызывал беспокойство. Все глубже и глубже уходя в думы, я спрашивал себя, какие страшные тайны могут быть похоронены в этой комнате, давным-давно отрезанной от нижнего замка.

Внезапно руки нащупали дверь, врезанную в каменный портал, покрытый странной резьбой. Я попытался сдвинуть щеколду, но тщетно. Тогда, невероятно напрягши все силы, я сумел-таки отпереть замок. Как только я это сделал, меня охватила величайшая радость из всех пережитых, ибо за фигурными железными решетками в конце короткого каменного коридора, куда взбегали ступени, неподвижно сиял полный месяц, которого я никогда ранее не видел ни в снах, ни в смутных видениях, каковые я не смею назвать воспоминаниями.

Полагая, что уж теперь-то я добрался до подлинной вершины замка, я взбежал вверх по ступенькам, которые вели к решетке, но луна внезапно спряталась за тучи, заставив меня сбавить шаг, и я начал продвигаться сквозь темноту намного осторожнее. Когда я достиг решетки, вокруг все еще царил мрак. Хотя решетчатые ставни не были заперты, я не стал их отворять, боясь упасть с огромной высоты, на которую взобрался. И вот ночное светило снова показалось из-за туч.

Самой зловещей из всех неожиданностей является та, что совершенно невероятна. Ничто из пережитого мной ранее не может сравниться с тем, что я ощутил, вняв удивительной картине, представшей предо мной. Само зрелище было вполне обычным и именно поэтому вызвало такое оцепенение, ибо вот что я увидел: вместо головокружительного вида древесных крон, какой должен был открываться с необъятной высоты, вокруг меня, на том самом уровне, где я стоял, простиралась некая твердь

, крытая мраморными плитами. Более того – по плитам тем расползалась тень древней каменной церквы, чей полуразрушенный шпиль поверх старых колонн призрачно отсвечивал при луне.

Забывшись, я отбросил решетку, вылез наружу и встал на усыпанную гравием тропу, что разбегалась в двух направлениях. Мой разум, пусть оторопелый и растерянный, все еще неистово стремился к свету, и даже подобная небывальщина не могла сдержать меня. Я не знал, да мне было и безразлично, что породило этот новый этаж моего мира – сумасшествие, сон или какие-то чары, – но готов был заплатить любую цену за открытие здешних красот. Я не знал, кто я или что я, не ведал, что может быть вокруг меня, но, медленно продвигаясь вперед, нашел в своем мозгу какое-то ужасное тусклое воспоминание, позволявшее ступать не совсем уж наугад. Оставив позади мощенный плитами пустырь, я прошел через калитку и побрел – то по проторенной тропе, то сходя с нее. Полный детского любопытства, я вышел на луг, где лишь камни во мху указывали на проходившую здесь некогда дорогу; переплыл быструю реку в том месте, где над ней навис понуро скелет давно рассыпавшегося моста.