Ночной океан

Должно быть, часа через два – я смог отсчитать их, вновь обретя ощущение времени, – я вышел к древнему, увитому плющом замку, стоящему посреди запущенного парка – до боли знакомому и вместе с тем ошеломительно непривычному. Я увидел полноводный ров, но не нашел некоторых башен. Появилось новое крыло – каким-то странным образом смущающее, неуместное. Но мой восхищенный взор был уже прикован к открытым, ярко освещенным окнам, к изливающимся наружу звукам веселого праздника. Заглянув в окно, я увидел компанию забавно одетых людей, ведущих непринужденные разговоры. Повторюсь, я никогда не слышал живую речь, а потому мог разве что приблизительно представлять, о чем они там общаются. Лица некоторых пробуждали во мне безгранично давние воспоминания, другие казались совершенно незнакомыми.

Я вошел сквозь низкое окно в ярко освещенный зал, делая шаг от проблеска надежды до глубочайшего отчаяния и горя. Превращение одного в другое не заставило себя ждать, ибо стоило мне войти, как передо мной сразу предстала самая жуткая из сцен, какую я мог только себе представить. Едва я переступил порог, как всех присутствующих в зале обуял внезапный, необъяснимый и безграничный ужас, исказив каждое лицо и почти из каждого горла исторгнув отчаянные крики страха. Все они обратились в бегство – в давке некоторые даже потеряли сознание, и их товарищи, прервав на время безоглядное отступление, кое-как выволокли бесчувственные тела за порог. Многие заслоняли лицо руками и беспомощно, вслепую метались в поисках выхода, опрокидывая мебель и ударяясь о стены, прежде чем добраться до какой-то из множества дверей.

Крики были невыносимыми; одинокий и озадаченный, стоял я в причудливой зале, слушая их эхо, медленно ослабевавшее, и дрожал от мысли о том, что вот-вот встречусь с источником ужаса тех несчастливцев. На первый взгляд зала казалась пустой, но как только я двинулся в сторону одного из альковов – словно бы уловил движение в проеме золотой арки, ведущей в другую совершенно такую же комнату. Приближаясь к арке, я все больше убеждался в чьем-то присутствии по ту сторону… и, убедившись, издал свой первый и последний звук, то ужасное завывание, которое поразило меня не меньше, чем его причина. Во всех жутких подробностях узрел я невыразимое, непередаваемое, невероятное нечто, одним своим видом толкнувшее веселую компанию к подстегиваемому паникой побегу.

Я не решаюсь даже описать его – то был эйдолон всего самого жуткого и отвратного, демонический призрак древности, разрухи и отрешенности, невиданное грязное промокшее привидение, обнажившаяся тайна – из тех, какие милосердная природа старается упрятать поглубже. Видит бог, не людского мира то был обитатель – или, по меньшей мере, кто-то, кто к числу людей уже не принадлежал. К моему ужасу, в его потраченных временем чертах все еще узнавалась непотребная пародия на человеческое обличье. Лохмотья, облекавшие эту жуть, когда-то были костюмом благородного кроя, что испугало меня даже больше.

Почти парализованный, я все же попытался бежать. Пошатнувшись, примерз к месту – безымянный, безгласный демон заворожил меня. Мои глаза, скованные взглядом мутных стекловидных орбит, отказывались закрываться, хотя после первого прилива страха мир несколько потускнел, и жуткий морок утратил четкость. Я хотел было заслониться от него ладонью, но рука, взятая в полон бунтующими нервами, еле шевелилась. Впрочем, даже столь слабая попытка лишила меня равновесия: покачнувшись, я шагнул вперед, едва не упав… и всем нутром прочувствовал близость неведомого существа, будто даже умывшись его тлетворным дыханием. Почти не осознавая жеста, защищаясь, я выставил перед собой руку – и в ту же секунду мои пальцы коснулись протянутой безобразной кисти чудовища, стоявшего там, в позолоченной арке.

Я не закричал, но в тот же миг вместо меня заголосили все кровожадные призраки, несущиеся верхом на ночном ветру; закричали – и стронули лавину губительных для души воспоминаний. В одно мгновение я вспомнил все, что со мной произошло; я вспомнил, что было за пределами мрачного замка и леса, узнал это со временем перестроенное здание, в котором сейчас находился, и, что хуже всего – узнал несчастного урода, который, выкатив глаза, стоял передо мной, когда я отдернул свои оскверненные им пальцы.

Однако в безмерности вселенной есть не только горечь, но и бальзам, и этот бальзам – νηπενθές, сиречь забывчивость. В необъятном ужасе того момента я умудрился позабыть о том, что меня пугало, а всплеск страшных воспоминаний растворился в хаосе отдельных образов. В полудреме я ушел оттуда через то же окно, тихо выпрыгнув под лунное сияние. Когда я вернулся на покрытую мрамором площадь у церкви и спустился по лестнице, то обнаружил, что каменный люк уже не сдвинуть с места. Не беда – теперь я только ненавидел старинный замок и окружавший его лес.