Ночной океан

Дождавшись, пока обе фигуры – и Сюрама, и ее брат – скроются за дубовыми дверьми, она, глубоко вздохнув, подкралась ко входу. Обычно Альфред запирал клинику за собой, но в этот раз, видимо, его невротизм сыграл ей на руку. Погруженный в неестественный полумрак коридор встретил ее могильной прохладой. Ориентируясь больше на слух, чем на знание внутреннего устройства здания, в котором ей приходилось бывать нечасто, Георгина наконец остановилась у одной из дверей – на этот раз запертой, – из-за которой неслись голоса, принадлежавшие, очевидно, Сюраме и Альфреду. Судьбе недавно уже было угодно сделать ее невольным слушателем; теперь же она притаилась у запертой двери, направляемая личной волей – и, быть может, именно поэтому услышанное подвергло непростому испытанию ее сердечное равновесие и прочность нервов.

Доктор, похоже, вступил со своим слугой в ожесточенную перепалку. Услышанных Георгиной речей оказалось достаточно, чтобы пробудить самые дикие страхи – и подкрепить наихудшие опасения. Она вздрогнула, когда голос брата резко взвился, и в нем зазвучали исступленные нотки:

– И это ты, ты советуешь мне смириться и отступиться? Кто, если не ты, все это начал? Я ведь и думать не смел о том, что есть Великие Древние и тот хаос, что они несут! Я был лишь ученый, пытливый ум… на свою беду, я вывел тебя из той пустыни вместе со всеми дьявольскими знаниями! Ты меня подстрекал, а теперь предлагаешь пойти на попятный? Ты ничего не делаешь, твердишь – не нужно спешки, не нужно спешки, а сам мог бы уже давно помочь. Ведь пойми, я в растерянности, я не знаю, что делать, а ты знал, наверное, еще до того, как человек научился мыслить! Как же это похоже на тебя, ты, отродье веков – начать то, что не желаешь или не в силах остановить!

Сюрама в ответ недобро усмехнулся.

– Здравый ум покинул тебя, Клэрендон, и лишь поэтому я согласен выслушивать твой пустой брех – хотя могу обратить тебя в ничто, в пыль, пущенную по легкому ветерку. У тебя были все необходимые слагаемые в нужных пропорциях, но, смотрю, тобой овладело глупое, банальное маниакальное помешательство! Что за блажь – убить собаку сестры! Во всяческой живой твари ты видишь только экспериментальный материал. И потому ты поступил с псом так же, как с мексиканским мальчишкой, как с Тсампой и остальными. Это не бескорыстная страсть ученого, а постыдная жажда убийства. Ты желал держать все под контролем – но отныне событиям подконтролен ты сам. Я оставлю тебя рано или поздно, Клэрендон. Мне казалось, ты человек воли, но, верно, и я могу ошибаться. Нужно искать других адептов, а ты себя исчерпал!

В ответе доктора смешались страх и ярость:

– Следи за собой! Есть ведь силы и выше тебя. Не зря я побывал в Китае. В «Аль-Азифе» записано такое, что неведомо и твоему племени! Оба мы погрязли в рискованных поисках, но глупо думать, что тобой просчитаны все мои ходы. В Йемене я внимательно слушал рассказ путешественника, вернувшегося из Безымянного Города и видевшего своими глазами, кто возносит в его подземных святилищах молитвы древним богам! Йа! Шаб-Ниггурат! Черная Козлица лесов и Легионы Младых!

– Умолкни, червь презренный, – оборвал доктора Сюрама. – Для меня твои слова ничего не значат. Формулы и формулировки, формулировки и формулы… всегда я был выше этого. Сейчас мы обретаемся в материальном мире и действуем по его законам. На твоей стороне только горячность помешательства, на моей – револьвер, и стоит тебе вывести меня из себя, будь уверен, моя рука не дрогнет.

Георгина не стала слушать ответ брата. Нетвердым шагом она направилась по коридору, к дубовым дверям, за спасительным глотком свежего воздуха. Кризис наконец назрел – ей следует немедля обратиться за сторонней помощью, если она еще хочет спасти своего брата, тонущего в кромешных пучинах безумия.

Четверть часа спустя, сидя в одиночестве в своей затемненной комнате, она вынесла окончательное решение. Помочь ей мог только Джеймс Долтон. Он сильнее и умнее ее, а его влюбленное сердце и сострадание к Альфу смогут подсказать ему верный выход. Он знает ее брата с детства и сможет образумить его, пока еще не слишком поздно.

В клинике до сих пор горел свет, и она с тоской взглянула на ставшее вдруг таким ненавистным здание с решетками на окнах. Надев шляпу, Георгина бесшумно покинула дом. На Джексон‐стрит она поймала извозчика, который довез ее до телеграфной конторы, где ею была тщательно и вдумчиво написана телеграмма для Джеймса – с просьбой немедленно вернуться в Сан‐Франциско в связи с делом, чрезвычайно важным для них всех.

V