Ночной океан

– Я готовлю морфий сестре. Она нездорова. Покончу с этим – и гляну, что там настрочил этот шарлатан. Знаю я Миллера! У него темный, косный ум – куда ему до меня!

И тут губернатор Долтон сообразил, что должен помешать Альфреду сделать Георгине инъекцию. По ее словам, доктор слишком долго готовил лекарство – явно дольше, чем полагалось. Приготовление обычного раствора морфия так много не занимало. Нужно было подольше продержать Альфреда в библиотеке и выяснить, что у того на уме.

– Мне больно слышать о болезни Георгины. Уверен, что морфий не пойдет ей сейчас во вред?

Клэрендон затравленно вздрогнул, и Джеймс понял, что задел доктора за живое.

– Во вред? – переспросил он. – Вздор! Ты знаешь, Георгина должна быть совершенно здорова – идеально здорова! – чтобы способствовать моему делу, как представительница фамилии Клэрендон! Она, по крайней мере, понимает, сколь высокая это честь – быть моей сестрой. Ни одну жертву, принесенную ради моей работы, она не считает чрезмерной! Она – старательница истины и научного прогресса, как я – их старатель!

Он прервал свою истерическую тираду и, хрипло дыша, посмотрел в глаза Долтону тяжелым, одержимым взглядом. Внимание его явно привлекло что-то еще.

– Впрочем, дай мне взглянуть на то, что там настрочил этот проходимец, – попросил он. – Если он полагает, что своей псевдомедицинской риторикой может ввести в заблуждение реального доктора, то он еще более смехотворный глупец, чем кажется.

Клэрендон нервозно нашел нужную страничку и начал декламировать стоя, стиснув в руке шприц. Уже в который раз Долтон задался вопросом о том, кто же из двоих кандидатов на безусловное познание достиг успеха. Макнил убеждал его, что автор статьи является настоящим профессионалом и прав если не всецело, то – почти во всем.

Наблюдая за доктором, Долтон увидел, как побледнело его худое бородатое лицо. Большие глаза засверкали, и длинные тонкие пальцы с силой впились в страницы, сминая их. На высоком, цвета слоновой кости лбу, под линией начавших рано редеть волос, выступил пот. Спустя минуту Клэрендон рухнул в кресло, недавно оставленное гостем, не переставая жадно читать. Вдруг, испустив вопль, достойный загнанного зверя, он без чувств повалился лицом на стол, сметая выпростанными вперед руками книги и записи.

Долтон, бросившись на помощь другу, подхватил за плечи худое тело и осторожно откинул на спинку кресла. Увидев на полу рядом с кушеткой графин, он плеснул воды в искаженное лицо и с облегчением увидел, как большие глаза медленно открылись. Теперь они не горели безумным огнем, но смотрели глубоким, печальным и совершенно ясным взором, и Долтон сжался пред лицом трагедии, глубину которой не надеялся и не дерзал постичь.

Золотой шприц доктор по-прежнему сжимал в левой руке. С протяжным прерывистым вздохом разжав пальцы, он пристально посмотрел на блестящий цилиндрик, ютившийся на ладони. И медленно заговорил – голосом, полным невыразимого уныния и искренней боли:

– Не хлопочи, Джимми, со мной все в порядке. Но мне еще многое нужно успеть сделать. Ты спрашивал, не повредит ли Георгине этот укол морфия. Так вот, заявляю – уже не повредит.

Он повернул маленький винт-фиксатор и положил палец на поршень, одновременно левой рукой оттянув свою кожу на шее. Долтон успел лишь беспокойно вскрикнуть, когда Альфред метким движением правой руки загнал иглу под кожу и опорожнил шприц.

– Бог мой, Альф! Что ты наделал?

– Сейчас поймешь, Джим, – улыбнулся доктор, и улыбка эта столь сильно отличалась от всех тех кривых усмешек его последней поры. – Я расскажу. Теперь ты можешь знать все. Надеюсь, это знание не подкосит тебя так, как меня – но тебе ведь никогда не изменяло здравомыслие. Думаю, ты многое понял из моих записей – и там нет ни слова неправды.

Доктор прервался, набрав воздуха в грудь.