Ночной приятель

Центральная застройка цивилизованным, полным достоинства видом вывела его из обморока. Спокойный свет растекался по казарменному строю особняков с чугунным кружевом, по щербатой мостовой с неровными булыжниками, по сахарным церковным стенам, по синим куполам с золотыми звездами. Он добрался до Введенского храма, где в узких, как бойницы, и мутных, как слюда, наискось перечеркнутых решетками окнах брезжили лампады, и Ванюше, на которого дохнуло теплым воском, представилось, как там, внутри, под сводами, роняя горячие капли, потрескивают свечи перед сухими и скорбными глазами святых, смотрящих с икон в упор на тихих прихожан. Он вспомнил о проштрафившемся председателе баландинского сельсовета и о поминальной службе, которую тот якобы заказал по жертве крестьянского самоуправства; ему стало любопытно посмотреть, как происходит этот казус, но войти в распахнутую половинку церковных дверей ему помешала баба в грязном платке, закрывавшем голову и плечи, — в ее наклоненной голове, в сгорбленной спине было столько страдания, что он не решился подойти близко, и попытался, встав на цыпочки, заглянуть в окошко, которое выходило на паперть.

Баба, услышав за спиной шаги, обернулась. Это была Мотя. Круглое скуластое лицо без улыбки и поэтому лишенное выражения — словно каменное — хмуро уставилось на Ванюшу.

— Что смотришь, поганец? — сказала она громко. — Разбередили душу… пошел!

Ванюша, едва не загремев с выбитых ступенек, отскочил прочь, как ошпаренный. Потом он, сам не понимая своей заминки, потоптался перед воротами и двинулся дальше.

У подъезда его — видимо, долго, если судить по жалобным, стеклянным от недосыпа глазам, — ждал, переминаясь, худой парень в парусящей рубашке.

— Я от Аси, — выговорил он, хотя Ванюша и так догадался, откуда он прибыл. — Отдай книги, тебе не нужны.

— Как она? — кивнул Ванюша запоздало.

— Лучше, — ответил парень. — Температура нормальная. Боялись, что тиф… но не тиф, нет.

Ванюша взобрался на второй этаж, тихонько, чтобы никого не разбудить, взял книги, которые вчера оставил на этажерке Константин и честно вернула на место Мотя, спустился обратно и, пряча глаза, сунул два томика парню в руки. Субтильный посланник кивнул и длинными, как циркули, ногами зашагал по пупырчатому булыжнику Первомайской улицы к углу, где красовалась новая вывеска "Табак" и где горсовет собирался прокладывать трамвайные пути.