Ночной приятель

— Что же я — зверь? В приют отдала. Народная власть позаботится… вырастит. А не выживет — значит слабый; такому жить не надо.

Маховик опять мерно задвигался по замкнутому кругу, как заводной, а Севастьян, повинуясь долгому и многозначительному взгляду Константина, положил яблоко на этажерку, вытер тесак о штаны, сделал строгую мину и отправился в кухню.

— Где артист новопреставленный?.. — гаркнул он игриво, словно исполняя прелюдию для продолжительного и яркого бурлеска, в котором ему предстояло раскрыться во всей красе.

— Я знал, — проговорил Константин уныло. — Значит, так и есть — не обманули, он умер. Бедный, бедный… зачем?..

Ночной гость, которого Севастьян тут же выгнал в прихожую, ступал еще уверенным, наглым шагом, но в настороженных, раненых глазах уже метался страх. Продолговатое лицо, вобрав щеки, как-то неестественно вытянулось. Встав на обозрение, гость воровато оглянулся в сторону вальяжного Севастьяна и облизал пересохшие губы.

— Давай, поэт, — велел Севастьян. — Читай поэмы-то. Или не помнишь?

— Подождите, — спохватился посерьезневший Константин. — Принесу сборник — сравню по тексту, чтобы не врал.

Он метнулся в комнату, вынес книги, злодейски похищенные Ванюшей из Асиной библиотеки, раскрыл одну из них и с готовностью занес палец над оглавлением, чтобы, схватив на лету наслышанную строчку, сразу найти стихотворение. Но его усилия пропали втуне, потому что с губ экзаменуемого, который затравленно шнырял больными глазами по сторонам, слетали лишь идиотические звуки:

— Звень… синь… трень… брень…

Казалось, ему начисто отшибло память, потому что он не связал внятно ни одной цельной фразы. Красивые губы, которые он кривил в напрасной попытке мобилизовать память, побелев, сделались неотличимы от гипсового, скованного страхом лица. Потом он убито тряхнул головой и выговорил:

— Я так не могу… не помню.

— Не помнишь? — рявкнул Севастьян. — Тогда пляши!

Он, замерев в упругой позе, сощурив ненавидящие глаза, подобрался, как для прыжка, и с расстановкой захлопал в ладоши, постепенно убыстряя танцевальный ритм, который подхватил Константин и — поддавшись коллективному порыву — Ванюша. Взятый врасплох ночной гость сначала стоял, не владея телом, и через несколько секунд, словно одумавшись, неловко изобразил притоп с носка на пятку.

— Вприсядку! — скомандовал Севастьян.

Ночной гость совершил явно непривычный для его спортивной и натренированной фигуры прыжок, попытался пройти дробным шагом, но сбился; вытянул ногу, присел, бестолково подпрыгнул и завалился на пол. Парик, свалившийся с его темной, облитой прилизанными волосами головы, улетел под этажерку.

— Не умеет, — заметила Мотя сочувственно. — Эх…

Пока она невозмутимо наклонялась, подбирая потерю, у Ванюши потемнело в глазах от злобы. Дикая ярость сорвала его с места, и через секунду он в бешеном припадке, с остервенением, как заведенный, бил ночного гостя ногами, не понимая, что делает, но осознавая, что его несет сила, над которой он не властен, и что он не остановится, пока не разметет в клочья омерзительное тело, которое стонало и охало на полу. Впрочем, его тут же схватили крепкие руки, а глаза залепил водяной фонтан, прилетевший прямо в лицо.

— Что это с вами, — проговорил раздосадованный Севастьян. — Держите себя в руках.

Ночной гость корчился в луже крови. Несколько раз он извернулся, как гигантский червяк, потом пополз к двери, кое-как поднялся на четвереньки и, придерживая разбитый нос, кинулся на лестницу. Константин ойкнул и потянул Севастьяна за рукав, но тот покачал головой.

— Ну его к черту… куда он денется.

Ванюшу, впавшего в странную кататонию, привели в комнату, усадили на кровать и оставили опамятоваться, что давалось ему с трудом: он долго, безумными глазами обводил стены и посторонние предметы, не понимая, где находится. Силы покинули его после встряски — ему казалось, что он таскал камни и после тяжелой работы у него не шевелятся ни руки, ни ноги. Мысли елозили по накатанному кругу. Ванюша просыпался медленно, не торопясь; очухавшись, он обнаружил, что за окном ночь, над водонапорной башней, среди звездной крупы встает лунный череп, а в доме и на улице томительно тихо, как будто он оглох, и только что-то слабо звенит в контуженной голове. Он был один; ему стало панически страшно — он отчего-то был уверен, что измордованный, изгнанный из дома ночной гость непременно вернется по его душу с удвоенным запалом разрушения. Его зазнобило; он заметался по комнате, запирая окна на шпингалеты и захлопывая дверцы шкафа. Из коридора раздался неявный, сдержанный шум; трясущийся Ванюша вскочил и приложил ухо к замочной скважине.

— Вы меня напугали, Константин, — услышал он недовольный голос товарища Штосса. — Как тень бродите… не знаете, где Севастьян?

— Не стучите, его нет, — ответил Константин.