Ночной цирк

Позолоченная слоновья голова статуи нуждается в стирании с неё пыли. Дом находится в запустении и беспорядке, подобно беспорядку, который случается в домах сверху донизу заполненного антиквариатом, книгами, предметами искусства, которые громоздятся с присущим только им своеобразным уютом. Особняк не производит впечатления прежнего блеска, когда они с Виджетом бегали по здешним коридорам, которые прежде, еще несколько лет назад, казались им больше, гоняясь за мармеладными котятами сквозь радугу гостей.

— Что случилось с Вашей прислугой? — спрашивает она, когда они поднимаются по лестнице.

— Я распустил большинство из них, — говорит Чандреш. — Они были бесполезны, не умели выполнить ни одного поручения. Я оставил только поваров. Ужина нет уже достаточно долго, но, в конце концов, они знают, что делают.

Поппета следует за ним вдоль ряда колонн по коридору в его кабинет. Прежде, она никогда не была в его кабинете, но отчего-то у девушки не возникло никаких сомнений, что именно так эта комната всегда и выглядела: повсюду разбросанные чертежи и пустые бутылки из-под бренди.

Чандреш плетется через всю комнату, добавляя к беспорядку на кресле, скомканный листок, который был у него зажат в руке, и лениво смотрит на чертежи, развешанные на окнах.

Поппета расчищает место на столе, чтобы положить туда портфель, отодвигая книги, оленьи рога и яшмовых черепах. Сумку, она ставит на пол рядом.

— Зачем ты здесь? — говорит Чандреш, поворачиваясь и глядя на Поппету, будто только что осознал ее присутствие. Поппета щелкает замками, открывая портфель на столе, доставая плотную стопку бумаг.

— Мне необходимо одолжение с Вашей стороны, Чандреш, — говорит она.

— Какое именно?

— Я бы хотела, чтобы Вы подписали документ о передаче прав на цирк, — Поппета находит ручку среди беспорядка на столе, расписывает ее на клочке бумаги, чтобы убедиться, что в ней есть чернила.

— Начнем с того, что цирк никогда мне не принадлежал, — бормочет Чандреш.

— Ну, конечно же принадлежал, — говорит Поппета, выводя букву П. — Это же была Ваша идея. Но мне известно, что у Вас нет времени на цирк, и я подумала, что лучше всего было бы, если бы вы отказались от Вашей должности — владельца.

Чандреш секунду-другую обдумывает, сказанное Поппетой, а затем кивает и подходит к столу, чтобы прочитать договор.

— Здесь перечислены Итан и Лейни Бёрджес, но нет тетушки Падва, — говорит он, изучая документ.

— С ними я уже поговорила, — говорит Поппета. — Госпожа Падва не желает больше быть в это вовлеченной, но уверяет, что мисс Бёрджес сможет справиться со своими обязанностями.

— Кто это, мистер Кларк? — спрашивает Чандреш.

— Очень дорогой мне друг, — говорит Поппета, мягкий румянец заливает ее щеки. — И он прекрасно позаботится о цирке.

Когда Чандреш добирается до конца документа, она передает ему ручку.

Он ставит свою подпись с росчерком, подрагивающей рукой, позволяя ручке упасть на стол.

— Мою признательность не выразить словами.

Поппета дует на чернила, чтобы они высохли перед тем, как она кладет договор в портфель. Чандреш отмахивается от ее слов взмахом руки, возвращаясь назад к окну и разглядывая гладь синей бумаги, подвешенной над ним.

— Что думаете делать с набросками? — спрашивает Поппета, закрывая портфель.

— У меня все это осталось… планы остались от Итана и я не знаю, что с ними делать, — говорит Чандреш, обводя рукой ворох бумаг.

Поппета снимает своё пальто и вешает его на стул возле стола, и внимательно приглядывается к чертежам, наброскам и эскизам свисающих с полок, прикрепленных к зеркалам, картинам и окнам. На некоторых начерчены комнаты целиком, на других нарисованы какие-то сегменты архитектурных зданий, арок или залов.

Она останавливается, когда подходит к доске для дротиков с серебряным ножом, воткнутым в самое яблочко, а его лезвие подпорчено тёмными пятнами. Нож исчезает, когда Поппета продолжает прогуливаться по кабинету, однако Чандреш не замечает пропажи.

— Они предназначены для ремонта дома, — говорит он, пока она ходит по комнате, — но они не подходят друг другу должным образом.

— Это музей, — говорит Поппета, сопоставляя с обрывками, которые она углядела в звездах и теперь хранила в своей памяти.

Они все полностью перепутаны, но то, что это именно то самое, не вызывало никаких сомнений. Она берет в руки несколько чертежей и совмещает их друг с другом, располагая один за другим.

— Эти чертежи не к этому зданию, — объясняет она, пока Чандреш наблюдает за ней с любопытством. — На них новое здание.

Она снимает другую кипу чертежей с двери, варианты того же самого возможного входа, и кладет их рядом вдоль пола, позволяя каждому уводить за собой в другую комнату.

Чандреш наблюдает за ней, когда она перекладывает планы и на его лице появляется ухмылка, когда он начинает понимать, что она делает.

Он вносит изменение в поток бумаги с берлинской лазурью, отвечая на её систематизацию, окруженные точными копиями древних египетских храмов с колонками увешанные книжными полками. Они сидят вместе на полу, объединяя комнаты, залы и лестницы.