Ночной цирк

— Сработало? — спрашивает он, — Пожалуйста, скажи, что сработало.

В ответ она целует его так же, как он когда целовал ее в центре переполненного бального зала.

Словно на земле их только двое.

Часть V

Прорицание

Я нахожу, что думаю о себе не как о писателе, не тем кто предоставляет портал, маршрут для читателей, чтобы попасть в цирк. Чтобы войти в цирк вновь, хотя бы лишь в воображении, если нет возможности присутствовать там воплоти. Я воплощаю это в печатные слова на смятую газету, слова, которые они могу читать снова и снова, возвращаясь в цирк, в любое время, когда пожелают, несмотря на время суток или физическое местоположение. Переносить лишь по одному их желанию.

Если пойти этим путем, звучит как магия, не так ли?

Фредрик Тиссен, 1898

Наши празднества подходят к концу. Эти наши актеры, как я и предсказывал тебе, все были призраками, и растаяли в воздухе, в тончайшем воздухе:

И подобно материи, сотканной из паутины этого видения, башням упирающимися в облака, грандиозным дворцам, священным храмам, да и сам великолепный земной шар, Да именно так, которому остается в наследство всё это великолепие — всё тленно, словно, нереальное зрелище, пышное шествие, грандиозный спектакль исчезает, не оставляя после себя и следа. И вы все слеплены из того же теста, как и наши сны, а наша краткая жизнь заканчивается сном.

Просперо, буря. Акт IV, сцена I

Судьбы предсказаны

Уже поздно, поэтому к гадалке не выстраивается очередь.

В то время как снаружи ночной холодный воздух и слышится запах карамели и дыма, в шатре тепло и пахнет ладаном, розами и пчелиным воском. Ты не заставляешь себя долго ждать, прежде чем пройти сквозь штору из бисера.

Бисеринки ударяются друг о друга, напоминая звук дождя. Ты обнаруживаешь, что вся комната уставлена свечами.

Ты садишься за стол посреди комнаты. Твой стул оказывается на удивление удобным. Лицо предсказательницы спрятано под тонкой черной вуалью, но когда она улыбается, свет падает на её глаза.

У неё нет никакого хрустального шара. Нет и колоды карт.

Всего лишь несколько сверкающих серебристых звезд, которые разбросаны по всему столу, с бархатистой скатертью, которые она читает как руны.

Она касается вещей, которых никак не могла знать, рассказывая о них поразительно детально.

Она говорит тебе факты, о которых тебе уже известно. Доносит до твоего сведения то, о чем ты догадывался. Рассказывает о возможностях, о которых ты даже не предполагаешь.

Звезды на столе, в мерцающем свете от свечей, кажется, движутся. Смещаются и изменяются прямо на твоих глазах.

Перед тем, как ты собираешься уйти, гадалка напоминает тебе, что будущее не высечено в камне.

Наброски

Лондон, декабрь 1902

Поппета Мюррей стоит на крыльце la maison Лефевра, держа в руке кожаный портфель, а большой ранец стоит у её ног. Она звонит ни один десяток раз в дверной звонок, чередуя с серией громких ударов о входную дверь, хотя она прекрасно слышит, как в доме эхом раздается трезвон от дверного звонка.

Когда, наконец, дверь распахивается, на пороге стоит Чандреш собственной персоной. Вид его довольно неряшливый, фиолетовая рубаха не заправлена, а в руке он сжимает скомканный листок бумаги.

— Ты была меньше в последний раз, когда я видел тебя, — говорит он, оглядывая Поппету от ботинок до кончиков рыжих волос. — И вас было двое.

— Мой брат во Франции, — говорит Поппета, поднимая сумку и заходя за Чандрешом вовнутрь.