Нотки кориандра

Свернули в Апраксин переулок, миновали рыбные ряды, пошли вдоль выставленного прямо под открытым небом товара — семена, посуда, полотно, железо, обивочные ткани, кожевенный и суровский товар[52].

— И ударом шашки вы никак не отстраните неприятельского штыка от себя… Это все выдумки… — Как видно, Евсей Макарович начал потихоньку расходиться, вспоминая молодые годы. — А колоть надо в лицо или в правый бок, грудь штыком ни за что не пробьете, нечего и пытаться. И после удара сразу на себя тяни, и тут же — второй удар, — он даже показал, каким движением следует наносить удар противнику. — Да поглубже первого, чтобы шейкой штыка уж наверняка с ног сбить. Сам не проткнешь, тебя проткнут — тут уж… кто расторопней… — Пристав опять погрустнел. — Война она зевак не любит…

Армянская харчевня воткнулась между мебельным магазином и лавкой с зеркалами. Пристав остановился перевести дух и протереть платком внутреннюю сторону околыша фуражки.

Вдруг витрина ресторана со звоном разлетелась на мелкие осколки, а на мостовую полетели фикусы, стулья и посуда.

— Бей турка! — долетело изнутри и тут же на улицу выскочила тройка молодчиков в черных косоворотках.

Увидав перед собой оторопевшего пристава, они бросились в сторону, через выставленные у соседнего магазина зеркала, круша их и улюлюкая.

Вслед погромщикам из ресторанчика выбежал хозяин заведения — черноусый армянин Айрапет. И лицо, и одежда его были испачканы кровью, он держался за бок и посылал проклятья негодяям.

Фон Штайндлер достал свисток и дунул что есть мочи. Евсей Макарович наконец-то опомнился и заорал во все горло:

— Прекратить беспорядки!

К разбитой витрине уже собирался народ. От Мучного двора бежал городовой.

— За что они меня, ваше благородие? — вытирая кровь, спросил Айрапет. — Какой же я турок, ежели сам столько терпел от них?..

Троекрутов ошалело смотрел на разбитую витрину и не мог взять в толк, что же произошло.

В участок Евсей Макарович возвращался мрачнее тучи.

— Может, обер-полицмейстеру о погромах доложить? — тихонько сказал фон Штайндлер.

— Да как тут поймешь? — скривился пристав. — То ли есть у нас погром, то ли еще нет. Раньше времени панику поднимать тоже… знаете ли…

— Форменное светопреставление, ваше высокоблагородие! — бросился с докладом Облаухов, как только увидел на пороге начальника.

Приемная зала, еще с утра развороченная трубоукладчиками, оказалась забита торговцами и случайными прохожими преимущественно смуглого цвета кожи с черными усами и баками. Многие были с окровавленными лицами. Стоял гвалт — люди жаловались, ругались и чего-то требовали.

— Обезумел народ, — продолжил Облаухов. — Бьют инородцев, не успеваем заявления принимать.

— Какие еще? — растерялся Троекрутов.

— В Базарном переулке табачную лавку расколошматили, — перекрикивая шум, громко объявил вошедший городовой Пампушко. — Вот, хозяина помяли, — указал он на сухого старика в красной шапочке, которого доставил в участок под своей защитой.

— Турок? — спросил пристав.

Старик кивнул.

— Свинцов! — обратился пристав к околоточному надзирателю, который пытался угомонить бурлящую публику. — Давай-ка всех околоточных — на улицы. Надо унять эту шантрапу! Совсем распоясались, колотят всех подряд, понимаешь…

— Слушаюсь, ваш-выс-бродь! — рявкнул Свинцов и стал протискиваться к выходу.

— Облаухов, дайте адреса всех турецкоподданных на участке.

— Будет сделано! — энергично ответил чиновник и зарылся в папках.

Старик в феске взялся что-то горячо втолковывать Евсею Макаровичу на неведомом наречии.

— Разберемся, со всеми разберемся, — бормотал Троекрутов, озираясь по сторонам и с трудом перенося разноязыкий гвалт в участке. — Сейчас назначим расследование… Облаухов!

— Я здесь, ваше высокоблагородие! — торжественно отозвался Константин Эдуардович, вынырнув из папок — казалось, сумятица в участке добавляла ему особой ретивости и жизнелюбия, давая возможность оторваться от бесконечных реестров и окунуться в самую гущу человеческих страстей.

— Где Ардов? Велите ему расследование произвесть.

— Отсутствует! — все с той же неуместной жовиальностью[53] выкрикнул Облаухов.

— То есть как это? — опешил начальник участка.

— Отправился в Сестрорецк. Сказал — «по делам службы».

— На курорт? — возмутился Троекрутов. — Да как же ему не стыдно? У нас тут такое творится, а он на курорте!

Глава 24

Покушение

Благодаря пришедшему еще утром в правление Сестрорецкого завода телеграфическому посланию из канцелярии обер-полицмейстера, визит чиновника сыскной полиции в доме полковника Мосина был ожидаем. Однако то радушие, с каким был встречен Илья Алексеевич с товарищем, объяснялось не столько статусом его покровителя, сколько широтою и открытостью натуры хозяев: и сам Сергей Иванович, и его супруга оказались людьми простыми и приветливыми.

Тамара Николаевна тут же организовала чай на веранде, выставив на стол целый эскадрон вазочек с вареньями, а полковник, сменив мундир на потертый шлафрок, принялся колдовать с самоваром, подкладывая в кувшин сосновые шишки и можжевеловые веточки.