Вдруг Панайот закричал, вскочил с постели и бросился из палатки. Кирчо зажег лампу, и все увидели, как между тюфяками спокойно и кротко ползают несколько змей. Они подымали к людям свои маленькие головки, словно удивляясь нежданной встрече. Злые, дрожащие от страха геологи выбежали из палатки. Внутри остался только цыган, который стал бить змей.
— Нет! — закричал Панайот. — Здесь жить нельзя!
Те двое с пристани, Ризо и Славчо, заявили Павлу:
— Так не пойдет, начальник!
Тут Павел в первый раз вмешался. Что он им говорил и как — неизвестно. На помощь были привлечены несколько бутылок ракии, выпили для храбрости, и дело несколько уладилось. Я думаю, что известное воздействие на них оказали спокойное лицо начальника и его уверенность, которые люди могли противопоставить своему страху и ужасу.
— Ясно, заснуть не удастся, — сказал кто-то, — не перекинуться ли нам в картишки?
Так и сделали. Только Павел не принял участия в игре, лежал у самого выхода и глядел на хижину старика. И опять ему показалось, что тот выглядывает в щели, видит все, что здесь происходит и что, вероятно, происходило с восемью предыдущими партиями, и посмеивается. Павел был уверен, что змеи никогда не забираются в постель к старику и что он никогда в жизни не переживал подобных ночей. И тут же перед глазами молодого геолога вставала недавняя картина пастушеской идиллии — старик, окруженный своими любимыми овцами, счастливый отец и властелин Джендем-баира. Именно в этом, я считаю, кроются причины того, что молодой геолог остался здесь, потому что никак не могу согласиться с мыслью, что он действовал так лишь из желания перевестись потом в Софию. Я думаю, что его решение было вызвано романтичным преклонением перед превосходством деда Йордо.
Компания играла в карты до рассвета. Люди так боялись змей, что легли лишь после того, как стало совсем светло. Павел крепко заснул, и когда проснулся, солнце уже стояло высоко над горизонтом. Он вскочил и начал будить людей, но те, измученные бессонницей, только подымали головы и снова засыпали. Встал только техник Кирчо. Они наскоро поели, взяли инструменты и снова пошли в этот ужасный зной. В тот день солнце словно бы решило с ними разделаться. Воздух был невыносимо сухим и горячим, камни жгли, как раскаленное железо, и нигде не было уголка, куда можно было бы укрыться. Небосклон был безумно чист — гигантский глаз, который упорно всматривался в несчастных, стремясь подавить их сопротивление.
К тому же Павел предложил Кирчо не отдыхать после обеда — времени и так было потеряно много, а с траншеей нужно было спешить. Парнишка только кивнул. Ему так хотелось стать похожим на своего шефа, что он был готов и на большие испытания. С ними был только бидон воды, которая скоро вскипела. Павел копал киркой, а Кирчо выбрасывал землю, и траншея, к их удивлению, росла.
Они выдержали и самую страшную послеполуденную жару. Наконец, часам к четырем явились остальные. Не хватало только двоих с пристани, Ризо и Славчо.
— Браво, начальник! — крикнул цыган, когда увидел, сколько они сделали.
До заката все работали как следует и, похоже, наконец-то партия взялась за дело. В тот вечер Павел поверил, что кризис на Джендем-баире миновал и только нужно создать лучшие бытовые условия для рабочих, чтобы вовремя справиться с заданием. Назад возвращались бодрые, с песнями, и молодому геологу очень хотелось, чтобы старик как-нибудь увидел их или услышал. Но когда они подошли к дубу, тех двоих, Ризо и Славчо, не было. Не было ни их одежды, ни личных вещей. Настроение у всех сразу же упало. Павел повертелся возле палатки и сказал:
— Их дело! Кто не может, пусть уходит! — и пошел к роднику купаться.
Старик уже вернулся и, пропуская стадо из одной половины кошары в другую, отделял овец от баранов. Павел приостановился на миг и крикнул:
— Ну как, дед? Овец считаешь?
Пастух повернул к нему голову и насмешливо ответил:
— Я своих овец знаю и считать мне их незачем! А вот ты своих людей считай почаще!
Он видел, как сбежали те двое, с пристани.
В уменьшенном составе партия собралась на ужин. Настроение было тягостным, и цыган напрасно пытался их рассмешить. Павел молчал, а потом занялся укреплением сеток против змей. Несмотря на это, Панайот предложил снова не спать до рассвета и опять играть в карты. Вчетвером, без Павла, они устроились под лампой и так просидели до утра. Только раз они перестали играть и разбудили Павла. Снова подул тот ужасный ветер и раздались страшные звуки. Все сидели как парализованные, а Панайот от страха забыл объявить каре девяток.
— Начальник, — обратился Кирчо к Павлу. — Отчего это?
— Камни свистят! — ответил Павел.
— Ну да, камни! — возразил Панайот. — Старик говорит, что это черти там бродят!
— Черти? — Павел задумался. — А что здесь чертям нужно?
Потом послышался далекий протяжный вой шакала. Но был ли это шакал или что другое, они так и не поняли.