Новеллы и повести. Том 1

Наконец звуки стихли и игра продолжалась. Павел снова уснул, и остальные, глядя на его спокойное лицо, думали, что этот человек — железо, что он их всех уморит и что лучше, пожалуй, вспомнить дорогу, по которой они сюда пришли.

То ли от света лампы, то ли от их голосов, но в этот вечер змеи в палатке не появлялись. Перед рассветом все четверо, сморенные усталостью и бессонницей, заснули, не сходя с места, так, как играли, с картами в руках.

Утром, разумеется, на работу вышел один Павел. Взяв на плечи инструмент, он зашагал к траншее. Старик как раз выгонял стадо, увидел его, покачал головой и сказал:

— И зачем таскаешь инштрумент каждый вечер? Кому он нужен здесь, твой инштрумент?

Встреча со стариком была не слишком приятна Павлу. Может быть, он думал, что пастух радуется распаду партии и что ему доставляет удовольствие видеть его мучения. Он уже готов был молча пройти мимо, когда старик махнул ему рукой.

— Пойди-ка сюда, парень!

Павел неохотно приблизился. Дед Йордо вошел в хижину и вынес ему кружку парного молока.

— Выпей! — сказал старик, добродушно усмехаясь. — Ты такого молока не пробовал!

Павел взял кружку, молоко оказалось таким густым и ароматным, что он только присвистнул:

— Здо́рово, дед! Большое спасибо! Первый раз пью такое молоко!

— Вот видишь! — Старик счастливо засмеялся. — Кто мое молоко пил, тот его всю жизнь помнит! Но… кончается. Творожить его приходится, перегорает молочко у овечек…

И вернулся, веселый, к себе в хижину. А Павел пошел дальше, думая о том, что бы такое подарить старику.

К обеду на объект пришел Кирчо и принес ему воды. Немного погодя пришел и цыган. И снова потянулись мучительные часы, снова Джендем-баир стал похож на огромную раскаленную печь, хоть хлеб пеки.

Тут Павел увидел вдалеке двух человек, пробиравшихся по холмам к востоку. Он сразу же узнал Панайота и Хусейна, того, с десятью детьми, самого суеверного из всех. Павел бросил кирку и кинулся за ними. Этот его поступок можно объяснить лишь особыми обстоятельствами, потому что в другое время и в другом месте он был бы немыслим. Спокойный, лучезарный Павел как бешеный несся за беглецами и, слава богу, что они заметили его и тоже припустили что есть мочи.

— Эй, стойте! Вернитесь! Вернитесь! — кричал он им вслед, но они, разумеется, были слишком далеки от подобных намерений.

Поняв, что ему их не догнать, геолог остановился и громко обругал беглецов. Потом, похоже, мгновенно осознав положение, вернулся и снова взялся за кирку.

— Что теперь делать? — спросил Кирчо.

— Будем работать и ждать, чтобы нам прислали других! — ответил Павел.

Целый день он работал в каком-то забытьи. Очевидно, бегство Панайота и Хусейна глубоко потрясло его.

Весь вечер он молчал, наскоро поел и лег. Кирчо и цыган остались бодрствовать под лампой. Было тягостно и безнадежно.

На следующий день цыган стал доказывать, что необходимо сходить в ближайшую деревню и позвонить на базу, настойчиво предлагая при этом услуги. Павел, сразу же угадавший его намерения, даже не возразил.

Так и вышло, цыган больше не вернулся.

Все шло точно в соответствии с пророчеством старика, так же, как и в первых восьми партиях. Страшная жара днем и ночные кошмары со змеями и дьявольскими звуками по ночам гнали отсюда людей. В следующие два дня Павел и Кирчо продолжали копать траншеи и производить все другие работы, но парнишка уже изнемогал. А Павел все чаще поглядывал на нижнюю ветку дуба и думал о том, что ему здесь надо и не пора ли и ему сматывать удочки вслед за другими.

В довершение всего от жары начали портиться продукты. Консервы сделались отвратительными, хлеб стал тверже камня и на ужин они ели теперь один вареный картофель. На базе обещали пополнить запас провизии через семь дней.

Как раз к концу недели Кирчо встал перед геологом и, заикаясь от стыда, произнес:

— Видишь теперь, вдвоем нам ничего не сделать…

Павел не дал ему договорить.

— Хорошо, — сказал он, — возьми это письмо к начальнику базы и скажи ему, что я остаюсь ждать новых людей. Скажи, что работа идет хорошо, но людей нужно менять каждую неделю.

Кирчо взял письмо, заплакал и ушел. Павел смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за горизонтом.

Теперь он был один. И только он подумал о том, что он один, как невдалеке показалось стадо деда Йордо. Павлу захотелось уйти в палатку и спрятаться. Он уже словно наперед слышал вопрос старика: «А ты когда уйдешь?»

Но, несмотря на это, он уселся под дубом, закурил сигарету и спокойно смотрел на приближающееся стадо.

Занятый своими овцами, дед Йордо даже не заметил его.

Я думаю, что присутствие людей тяготило Павла. Во имя общего дела ему нужно было сообразовываться с ними, думать о них, решать множество вопросов, исходящих от них и с ними связанных, до известной степени беспокоиться о них, переживать их страх и их заботы, идти иногда на компромиссы, отказываться от своих привычек и вообще заниматься кучей вещей, ему абсолютно чуждых. Другими словами, ему непрерывно приходилось себя насиловать.