Новеллы и повести. Том 1

Старик отрицательно покачал головой, продолжая крошить овце хлеб. Потом обернулся и сказал:

— Страшная жара будет сегодня, так и знай!

Когда Павел вернулся от родника, старик уже вышел из кошары и с непокрытой головой стоял, повернувшись к солнцу. Лицо его было покойным, счастливым, он жмурился под первыми солнечными лучами и благоговейно кивал головой. Павлу показалось, что дед Йордо совершает какой-то обряд встречи с солнцем, потому что он стоял так не менее четверти часа. Потом надел свою шапку и бодрым шагом возвратился к стаду. Походка у него была особенная — он ступал легко, едва касаясь земли, словно боясь растоптать что-нибудь.

Жара в тот день была действительно страшной, но Павел перенес ее легче, чем в первые дни. Почти все время, чуть не нагишом, он работал среди камней, бил киркой, потом выбрасывал землю, отдыхал немного и начинал снова. Траншея росла. Вокруг него было тихо и безлюдно до самого горизонта, можно было чувствовать себя абсолютно свободно, и, похоже, эта полная свобода ему очень нравилась. Видно, в эти дни он работал с особенным воодушевлением, так что, когда после всей этой истории комиссия посетила Джендем-баир, она была удивлена, что один человек мог сделать так много.

К обеду он вернулся к дубу затем лишь, чтобы наскоро поесть и налить себе холодной воды. К старику на ослике приехал мальчик. Это был Любчо, который раз в несколько дней доставлял пастуху еду, табак и кое-что отвозил. Старик встречал мальчика очень торжественно и всегда дарил ему что-нибудь.

— Коли хочешь что переправить на почту, дай Любчо, он отвезет, — сказал старик геологу.

Павел набросал начальнику базы записку в несколько строчек, в которой просил прислать ему хотя бы двух человек, но таких, которые не сбегут в первую же неделю.

Мальчик попрощался, сел на осла и исчез за холмами. Старик оставил стадо под дубом и, увидев, что Павел снова собрался уходить, сказал с удивлением:

— Да отдохни же ты! Кто в полдень не отдыхает, ночью не засыпает!

— Работа… — пробормотал Павел и вернулся к траншее.

Уходя, он все время чувствовал у себя на спине взгляд деда Йордо. Быть может, только теперь пастух согласился с его присутствием на Джендем-баире.

Вернулся он в палатку после заката, почти одновременно со стадом. Хлеб стал совсем негодным, и проголодавшийся Павел решил сварить себе немного лапши. Только он кончил ужинать, как явился пастух. Осмотрел пустую палатку, усмехнулся и сказал:

— Ни один не остался!

— Не остался! — признал Павел. — Что с ними поделаешь!

— Теперь твоя очередь, — сказал старик.

— Повеситься?! — смеясь, спросил Павел. — Нет, дед, этого не дождешься!

Дед Йордо ошарашенно взглянул на него и тихо промолвил:

— Этого никто знать не может!

Павел хотел ему возразить, сказать, что человек как раз это и должен знать, но что-то его смутило. Он всмотрелся в библейскую осанку старца, в его большие, мудрые глаза и почтительно смолк.

А старик вдруг засмеялся.

— Что это ты ешь! Да разве это еда! Ну-ка пойдем, похлебаем попарки[15].

И Павел в первый раз вошел в кошару. Но у входа в хижину старик остановил его и подал ему громадный топор:

— Вон там видишь пень… пойди разруби его, подбросим в костер дровишек.

Павел послушно отправился к пню. Это был гнилой ствол и корневище давно умершего дерева. Несколькими ударами он отколол два-три полена. Но когда он попробовал замахнуться сильнее и расколоть корневище, оттуда внезапно выскочил многоголовый клубок и множество раскрытых шипящих пастей ринулось на него. Это было целое змеиное стадо. Павел, онемевший от ужаса и отвращения, выронил топор и отбежал шагов на десять, не зная, что ему делать дальше.

В этот момент подошел старик, спокойно присел на корточки среди разъяренных шипящих змей, отбросил их рукой, подобрал и сложил на левую руку щепки, взял топор и поднялся. Потом вернулся к ошеломленному Павлу и, не говоря ни слова, отдал ему топор. Все это он проделал с полной сосредоточенностью и серьезностью, и на лице его, когда он подавал геологу топор, не было ни насмешки, ни укора. Эта сцена запечатлелась в памяти Павла, потому что впоследствии он не однажды воспроизводил ее, изображая каждый жест старика у дерева и на обратном пути, и заканчивал ее предельно простыми словами пастуха: «Вот и все».

Разумеется, Павел воспринял поступок старика как доказательство его абсолютного превосходства.

А несколько дней спустя, когда Павел снова нашел змею у себя в постели, старик сказал ему:

— Змея? Тоже ведь живая душа, к теплу тянется!

Собрав щепки, он разжег костер, вскипело в котелке молоко, в него накрошили хлеба. Но прежде чем начать есть, старик встал, дал хлеба собакам, пустил осла пастись к роднику, погладил свою любимую Веду и только после этого подсел к гостю. Павел ожидал, что старик перекрестится, но тот сразу же начал хлебать попару.

— Такой попары тебе больше нигде не сыскать! — сказал он, вытирая губы ладонями. — Лучше молока, чем в Джендеме, не бывает!