Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Комаров – давний участник Союза благоденствия и весьма осведомленный человек, в особенности многое он знал о деятельности и внутренних реалиях тайного общества на юге в 1818–1821 гг. Называя столь определенно в качестве сочленов указанных лиц, он не сомневался в их участии в тайной организации. Оба названных лица служили в составе 2-й армии в указанные годы и входили в число офицеров, хорошо ему знакомых. Комитет принял к сведению показания, которым придавалось большое значение как источнику достоверных данных о составе Союза благоденствия. Последовала императорская резолюция о привлечении к следствию обоих; выяснение личности и места жительства Баранова отложило его арест[733]

. Одновременно Комитетом были сделаны запросы о названных Комаровым членах Союза благоденствия, адресованные главным, с его точки зрения, свидетелям.

Вскоре уверенное показание Комарова о Баранове встретило возражение со стороны Пестеля. В связи с этим потребовалось дополнительное разъяснение Комарова («выписка», датируемая началом января 1826 г.): «Баранов жил с Пестелем в Тульчине в одном доме, хотя и г[осподин] Клейн жил тогда же вместе, но принимавши меня, Пестель об Баранове именно сказал мне, что он принадлежит к обществу, а насчет Клейна, напротив того, советовал об нем (обществе. – П. И.)

никогда не говорить ему. Баранов очень скоро после сего оставил Тульчин… и я после с ним не видался и не слыхал ничего об нем»[734]

. Представляется, что в памяти Комарова должен был четко отложиться столь важный для него разговор с Пестелем, состоявшийся при вступлении в тайное общество, слова, которые тот произносил, в особенности по контрасту с предостережением насчет Клейна. Поэтому показание Комарова наделено высокой достоверностью, отрицание же Пестеля ставится под сильное сомнение. Кроме того, из показания с очевидностью явствует, что Комаров виделся с Барановым после своего приема, и именно как со своим товарищем по Союзу; только после отставки Баранова он утерял с ним связь.

Привлечение Баранова к процессу так и не состоялось: причиной тому, очевидно, явился факт отрицания показаний Комарова одним из главных свидетелей – Пестелем, а также неподтверждение его другими подследственными. Вначале дознания последовало распоряжение императора об аресте Баранова: неточные сведения Комарова, назвавшего его адъютантом Витгенштейна, вызвали резолюцию «Гр[афу] Витген[штейну]». Но впоследствии выяснилось, что Баранов занимает должность курляндского губернского почтмейстера. Распоряжения о привлечении к процессу не последовало, так как к этому времени (к 8 февраля) уже были опрошены главные свидетели: Пестель, Юшневский, Барятинский, Бурцов, не знавшие о его членстве[735]

. Баранов был исключен из списка членов Союза, представленного Комаровым, причем в докладной записке императору сообщалось, что Баранов показан Комаровым «гадательно» (что абсолютно неверно). Баранов был признан непричастным к делу, о чем уведомили главноуправляющего почтовым ведомством А. Н. Голицына, начальника Баранова[736].

Вместе с тем факты пребывания Баранова в Тульчине, в центре конспиративной активности Союза благоденствия на юге, среди активных его участников, совместного проживания в одном доме с руководителем Тульчинской управы Пестелем, активно пополнявшим ряды конспираторов в 1818 г., включенность в тесный дружеский кружок офицеров штаба 2-й армии[737], – все это говорит в пользу показаний Комарова, который без сомнений свидетельствовал об участии в Союзе Баранова. Очевидно, вышедший в отставку около 1819 г. офицер короткое время состоял в Тульчинской управе, на первом этапе ее существования; в 1826 г. немногочисленные бывшие товарищи не стали открывать факт причастности к тайному обществу давно не связанного с ним человека, чтобы не подвергать его риску наказания. К тому же большая часть тех, кто мог выступить авторитетным свидетелем по данному вопросу, не были спрошены о Баранове.