Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Матвей Матвеевич Муромцев – автор мемуаров, охватывающих продолжительное время – более 20 лет[1142]. Офицер Измайловского полка, Муромцев в 1812 г. стал адъютантом А. П. Ермолова; именно тогда его давнее знакомство с другими адъютантами Ермолова – М. А. Фонвизиным и П. Х. Граббе – перешло в близкую дружбу[1143]

. Он познакомился с обоими еще до 1812 г. Так, Муромцев вспоминал об офицерском кружке, существовавшем в 1808–1809 гг. в Измайловском полку: «Мы собирались у нашего поручика Михаила Александровича Фонвизина. Тут бывали Дибич, Березин, граф Дамас, Спиридов…»[1144]. Фонвизин был тогда одной из центральных фигур этого дружеского кружка, участники которого занимались самообразованием, главным образом военными науками, а также обсуждали политические новости. Связь между ними сохранилась и после заграничных походов 1813–1814 гг., когда Муромцев вышел в отставку. Согласно воспоминаниям Муромцева, после 1814 г. он не раз встречался с давними товарищами в Москве, в доме братьев М. А. и И. А. Фонвизиных.

Помимо этого, фиксируются тесные контакты Муромцева с П. Х. Граббе[1145]

, А. Н. и М. Н. Муравьевыми, И. Д. Якушкиным, Д. А. Давыдовым – теми, кто составлял ядро московского Союза благоденствия: «Фонвизин часто ездил ко мне. По выздоровлении я бывал у него, и мы собирались вечером. Всегдашние гости были: М. Муравьев, А. Муравьев, Якушкин, Мамонов, Граббе, Давыдов; иные проездом через Москву, имена которых не назову. Разговоры были тайные: осуждали правительство, писали проекты перемены администрации и думали даже о низвержении настоящего порядка вещей. Я бы непременно попался впоследствии, как и все лица, составлявшие наше общество;

но к счастью я был предупрежден Ал. Ив. Нейгардтом, начальником корпуса, стоявшего тогда в Москве. Он был очень дружен с покойным братом Павлом, а через него был знаком со мною, и в кампании 1812 года мы с ним часто встречались в сражениях и по делам службы. Он приехал ко мне, отозвал меня в кабинет, объяснил всю опасность членов, собирающихся у Фонвизина, что правительство уже обратило на это внимание, и чтоб я отнюдь ничего не подписывал. Это предупреждение спасло меня. Была заведена книга, где действительно члены вписывались. Я избег подписи и скоро уехал в деревню. В это время Граббе жил в Ярославле, командуя Лубенским гусарским полком ‹…› Он был со мною в переписке, и это узнал Нейгардт…»[1146].

Целый ряд данных, содержащихся в приведенном отрывке, указывает на то, что речь в нем идет о декабристском союзе. Прежде всего, следует обратить внимание на то, что, по словам Муромцева, «разговоры» были «тайными», закрытыми для посторонних лиц. На собраниях речь шла о правительстве, действия которого «осуждали»; участники «общества» рассуждали о проектах реформ и, по утверждению мемуариста, о ниспровержении «настоящего порядка вещей». Политический, более того – оппозиционный характер собраний, описанных Муромцевым, не вызывает сомнений. Вряд ли необходимо добавлять, что такого рода встречи могли проходить в тесном кругу единомышленников, из которого не может быть исключен сам автор воспоминаний.

К политической окраске «дружеских» собраний следует прибавить факт участия всех упомянутых автором лиц в декабристских тайных обществах; состав собиравшихся говорит сам за себя. Муромцев прямо указывает на то, что все участники собраний, на которых он присутствовал, были привлечены к следствию и «попались» в «дело» 1825–1826 гг. Это указание свидетельствует в пользу того, что мемуарист вспоминал именно о собраниях членов декабристского общества. В данном контексте весьма симптоматичным видится глухое упоминание Муромцева о том, что в собраниях участвовали неназванные им лица, проезжавшие через Москву. Видимо, не будет ошибкой предположить, что здесь подразумеваются члены тайных обществ, приезжавшие в Москву из Петербурга и из южных армий (например, Н. И. Тургенев, Н. М. Муравьев, И. Г. Бурцов). Все это, по нашему мнению, свидетельствует о том, что речь в воспоминаниях Муромцева идет именно о собраниях конспиративной организации декабристского ряда.

С этой точки зрения достаточно характерным выглядит сообщение Муромцева о некой «книге», в которую вписывались имена лиц, согласившихся участвовать в собраниях общества. Эта информация не оставляет сомнений в том, что речь идет о конспиративной структуре, располагавшей письменными документами, в том числе уставного характера, прием в которую предусматривал «подписку», письменное обязательство, столь свойственное декабристским союзам.