Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Далеко не случайными видятся содержательные совпадения между показаниями Грибоедова и запиской Ф. В. Булгарина к Я. И. Ростовцеву – любопытнейшим документом, сохранившимся среди бумаг последнего[390]. Совпадение только по одному важнейшему пункту (в опасениях Грибоедова относительно вступления в литературное общество) кажется нам достаточно показательным. Очевидно, это был довод, обсуждавшийся на встречах друзей; результатом их стало, по-видимому, появление письма к Я. И. Ростовцеву, хорошему знакомому по литературным связям и Булгарина, и Грибоедова.

Советы Р. В. Любимова требуют развернутого комментария (переданные таким своеобразным автором, как Завалишин, они могут в целом считаться творчеством самого мемуариста, при этом содержательная их сторона не могла иметь другого источника, кроме разговоров между арестантами в Главном штабе). Рассмотрим их более подробно, уделяя особое внимание формулируемым в них отдельным элементам тактики защиты подследственных. Но, прежде всего, отметим как чрезвычайно характерное обстоятельство косвенно упоминаемый и как бы сам собой разумеющийся факт участия в тайном обществе («…у нас с вами не было по обществу никаких сношений» – иначе говоря, оба не были связаны между собой в рамках конспиративной активности, тем самым косвенно признается причастность обоих к конспиративным связям). Подтверждает это свидетельство и вывод о постоянных и активно ведущихся разговорах между арестованными о тактике поведения при допросах и линии, которой нужно придерживаться в показаниях. Советы Любимова затрагивали основу поведения на следствии: «систему» показаний, которую так или иначе вынужден был выстраивать каждый арестованный. Ведь главная цель для большинства подследственных, в особенности тех, кто содержался на гауптвахте Главного штаба, состояла в том, чтобы оправдаться. Совершенно справедливо то значение, которое придается первым показаниям. Они определяли линию обороны, которую первоначально занимал новый арестованный. От них зависело, о чем будут спрашивать его и свидетелей по его «делу» в дальнейшем, каково будет обвинение.

Советы Любимова содержат основополагающий элемент оправдательной тактики: не следует признаваться сразу, после первого сообщения обвиняющего показания, необходимо его отрицать, не давая при этом повода для обвинения в «запирательстве». Совет «уступать» только то, что удержать нельзя, говорит о том, что прямые свидетельства, подкрепленные конкретными фактами и принадлежащие основным обвиняемым, отрицать было сложно, поскольку они имели доказательную силу.

«Знать не знаю, ведать не ведаю» – клишированная формула, отражающая традиционный способ полного отрицания предъявленных обвинений, наиболее эффективный при отсутствии большого числа свидетелей и ненадежности основных обличающих показаний. Это правило первоначального отрицания уличающего свидетельства, которое, в случае если не будет подтверждено другими свидетелями, могло лишиться доказательной силы.

«Фальшивая атака» – этим весьма характерным термином названы в мемуарном рассказе, вероятнее всего, уговоры и угрозы следователей со ссылкой на уже имеющиеся улики (показания), в ситуациях, когда эти улики еще недостаточны или не ясны. Современные исследователи не склонны считать, что обвиняемых уличали выдуманными на следствии сфабрикованными показаниями. Упоминания об этом – по-видимому, прием публицистической интерпретации процесса в позднейших сочинениях осужденных по делу[391]. Поэтому речь идет о средствах давления со стороны следствия, которые могли применяться, в частности, при устных допросах.

«Запутать себя и других» – означало сообщить в своих показаниях новые сведения, которые заставят других подследственных уступить позиции и расширят круг уличающей информации, а следовательно, ухудшат собственное положение автора показания, равно как и положение других подследственных.

Очень важно замечание М. В. Нечкиной, относящееся именно к конкретным приемам защиты: «…подследственные декабристы, не сговариваясь, находили близкие формулировки для своего оправдания». Этот факт говорит о наличии определенной, устойчивой «системы» оправдательных показаний, в основе которой, безусловно, лежала сложившаяся на протяжении длительного времени традиция поведения обвиняемых. Так, осужденный впоследствии по приговору суда А. О. Корнилович, состоявший, как установило следствие, в тайном обществе, первоначально отвечал на вопрос о принадлежности к организации отрицательно и показал сходно с Грибоедовым: «Нет, но иногда в разговорах случалось мне соглашаться… насчет злоупотреблений, бывающих от худого исполнения предполагаемых правительством мер»[392]. Это говорит об общих принципах защитного поведения, которых придерживались подследственные. Очевидно, сам подход был вполне результативен, но зависел от количества и содержания имеющихся показаний, ведь полное отрицание («запирательство») в случае конкретного обвинения вело к еще большим подозрениям со стороны следователей.