Новые идеи в философии. Сборник номер 9

Точно так же влияют на показание и бытовые особенности род жизни и занятий. Каждый, кто имел дело со свидетелями в Великороссии и Малороссии, несомненно, подметил разницу в форме, свободе и живости показаний свидетелей, принадлежащих к этим двум ветвям русского племени. Великоросс расскажет все или почти все самостоятельно; малороссу большею частью приходится предлагать вопросы, так сказать, добывать из него показание. Показания великоросса обыкновенно носят описательный характер, – в медлительно и неохотно данном показании малоросса зато гораздо чаще встречаются тонкие и остроумные определения. Рассказ простой великорусской женщины, «бабы», обыкновенно бесцветнее мужского; в нем чувствуется запуганность и подчиненность; рассказ хохлушки, «жинки», всегда ярче, полнее и решительнее рассказа мужчины. Это особенно бросается в глаза в тех случаях, когда об одних и тех же обстоятельствах дают показания муж и жена. Бытовая разница семейных отношений и характер взаимной подчиненности супругов сказывается здесь наглядно. Нужно ли говорить, что горожанин и пахарь, фабричный работник и кустарь, матрос и чиновник, повар и пастух, будучи свидетелями одного и того же события, в своих воспоминаниях непременно остановятся на том, что имело какое-либо отношение к их занятиям и роду жизни, а для других прошло, совершенно не возбудив внимания.

На языке свидетеля нередко отражается и глубина его способности мышления. Как часто за внешнею словоохотливостью оказывается скудость соображения и отсутствие точных понятий и, обратно, в сдержанном, кратком слове видно честное к нему отношение и сознание его возможных последствий. Слова Фауста: «wo Begriffe fehlen, da stellt ein Wort zur rechten Zeit sich ein» применимы и к свидетельским показаниям. Люди внешнего лоска и полуобразования особенно часто прибегают к пустому многословию; простой человек, хлебнувший городской культуры, старается выражаться витиевато и употребляет слова в странных и неожиданных сочетаниях, но свидетель из простонародья говорит обыкновенно образным и сильным в своей оригинальности и сжатости языком.

Затем опыт показывает, что целый ряд свидетелей вызывает необходимость делать некоторую редукцию их показаний вследствие допущения ими бессознательной лжи при наличности искренней веры в действительность того, что они говорят. Так, например, пострадавшие всегда и нередко вполне добросовестно склонны преувеличивать обстоятельства или действия, направленные на нарушение их прав. Особенно часто это встречается в судебных показаниях потерпевших, которые были при этом очевидцами содеянного над ними преступления. В подобных случаях вполне применима пословица: «у страха глаза велики». Внезапно возникшая опасность невольно приобретает преувеличенные размеры и формы в глазах тех, кому она грозит; опасность прошедшая представляется взволнованному сознанию большею, чем она была, отчасти под влиянием ощущения, что она уже прошла. Известно, что люди впечатлительные, ставшие в безопасное, по их мнению, положение, бывают до крайности подавлены неожиданно прояснившимся пониманием опасности или горестных последствий, которые могли бы произойти, и сердце их сжимается от ретроспективного ужаса не менее сильно, чем если бы он еще предстоял. Слова Байрона: «и вот оно (сердце) уж вынести не может того, что вынесло оно», как нельзя лучше изображают такое состояние. Вот почему употребляются сильные выражения при описании ощущений и впечатлений и являются преувеличения в определении размера, быстроты, силы и т. п.

К той же области бессознательной лжи относится совершенно искреннее представление себе людьми, мыслящими преимущественно образами (а таких большинство), настроения тех лиц, о которых они говорят, на основании кажущегося жеста, тона голоса, выражения лица. Предполагая, что другой думает то-то или так-то, человек оправляется в своей оценке всех поступков этого другого от уверенности в том, что последним руководит именно такая, а не другая мысль, владеет именно такое, а не другое настроение. В обыденной жизни подобное произвольное толкование вызывает собою и известную реакцию на предполагаемый мысли другого – и отсюда является сложная и очень часто совершенно необоснованная формула действий: «я думаю, что он думает, что я думаю… а потому надо поступить так, а не иначе». Отсюда разные эпитеты и прилагательные, далеко не всегда оправдываемые действительностью и исходящее исключительно из представления и самовнушения говорящего. Часто усматривается «презрительная» улыбка или пожатие плечами, «насмешливый» взгляд, «вызывающий» тон, «ироническое» выражение лица и т. п. там, где их в сущности вовсе не было. Если свидетель отличается некоторой живостью темперамента, он нередко наглядно изображает того, о ком он говорит, и кажущееся ему добросовестно выдает за действительность. Особенно частое применение этого бывает при изображении тона выслушанных свидетелем слов.