Новые записи Ци Се, или о чем не говорил Конфуций

При всей виртуозности стихов Юань Мэя они всегда — плод напряженной работы. Обвинения его критиками в легковесности, поверхностности его произведений несправедливы. Юань Мэй говорил, что стихи новичка могут быть поверхностны, но дальше идет напряженная работа и учеба. Поэтическое произведение должно быть безыскусственным, но за этим должны стоять работа, труд поэта, его подлинное мастерство; стихи должны быть простыми, но за этой простотой должны скрываться глубина мысли и богатство воображения.

Кредо поэта, пожалуй, лучше всего выражено в следующем стихотворении:

Поэзия подобна игре на лютне,Каждый звук обнаруживает мысль,А мысль, являясь музыкальным инструментом,Выражает то, что чувствуешь в душе.

Когда мое сердце полно покоя,В словах моих нет ни дыма, ни огня,Когда же сердце переполнено чувствами,Читатель будет проливать слезы...[69]

Для Юань Мэя чрезвычайно важна мысль о свободе выражения настроений, чувств и желаний поэта. Многие передовые мыслители его времени критиковали сунских неоконфуцианцев с их неизменным, стоящим надо всем нравственным принципом (или законом) ли, сковывавшим свободное развитие личности. Последователи Чжу Си идентифицировали Путь мудрецов древности — дао

с этим метафизическим принципом ли, присущим, по их мнению, всем вещам в мире. Чжу Си считал, что человек получает свою «природу» от небесного принципа (тянь ли) и по природе он добр, но его природную доброту затмевают желания, происходящие от избытка земных чувств. Нужно приглушить свои желания и «очищать свою природу» путем личного самосовершенствования. Философ-просветитель Дай Чжэнь в противовес ли выдвигал в качестве основного философского понятия категорию цин (чувства, эмоции), утверждая, что именно чувства играют основную роль в жизни людей. Дай Чжэнь рассматривал человека не как отвлеченное понятие, а как создание из плоти и крови, рожденное с желаниями, ищущее радости, расширяющее свои познания и — на основе познаний и желаний — делающее выбор между добром и злом. «Когда миром управляет благородный муж, он дает возможность каждому выражать свои чувства и удовлетворять свои желания, не противореча Пути Истины. Зло от подавления желаний больше, чем от потопа: оно убивает разум и подавляет человеколюбие»[70].

Лян Ци-чао говорил, что содержание работы Дай Чжэня «Критическое толкование терминов у Мэн-цзы» можно суммировать как попытку заменить философию рационалистического принципа (ли

) философией чувства (цин)[71].

Философия Дай Чжэня близка Юань Мэю, чей гуманизм и гедонизм — своего рода реакция на ригоризм и ханжество современных ему начетчиков. Вслед за Дай Чжэнем он выступал против неоконфуцианской теории, игнорировавшей эмоции и желания людей, пропагандировал свободу выражения любых эмоций, нападал на буддизм с его теорией отказа от желаний. Особенно ярко свои гуманистические взгляды он сформулировал в «Слове о любви к вещам» (Ай у шо), где развивал мысль о том, что человек — самая большая ценность в мире и что Конфуций, говоря о человеколюбии (жэнь), имел в виду любовь именно к людям, а не к вещам[72].

Пожалуй, не будет натяжкой сравнение эстетических взглядов Юань Мэя с концепцией его современника — японского ученого и литератора Мотоори Норинага (1730-1801), одного из руководителей движения кокугаку[73]

. Норинага считал, что поэзия «должна выражать то, что человек чувствует в душе»[74].

Сочинение стихов, по Мотоори Норинага, это «акт, совершаемый человеком, когда он не может больше вынести переполняющих его эмоций моно-но аварэ[75]... В результате — он дает им выражение в словах. Слова, выходящие из опыта моно-но аварэ, стремятся быть произнесенными нараспев и рифмоваться. Это и есть поэзия»[76].

Сигэру Мацумото пишет, что идеи Мотоори Норинага были свежи и оригинальны не только как теория литературы, но и как взгляд на человеческую природу. Представления Норинага о человеке были радикальной антитезой к преобладающему конфуцианскому представлению, настаивавшему на самосовершенствовании путем подавления земных желаний и естественных чувств. Взгляды Мотоори Норинага «были репрезентативны для нового представления, о человеке, которое начиная с XVII в. разделялось все большим числом людей...»[77].

Любопытно, что, как и Юань Мэй, Мотоори Норинага увлекался чудесами, рассказами о необычном. Примечательно и отношение Мотоори Норинага к традиции: сравнивая древнюю поэзию с более поздней, он говорил, что не всегда старые стихи лучше новых, и так как во многих отношениях поздние периоды могут превосходить древность, не следует всегда презрительно отзываться о творениях позднейшего времени[78].