Новый Мир ( № 10 2003)

Итак, ни у кого не остается сомнений: не вернется, не сбудется. Пространство картины — все та же пресловутая Зона тарковского “Сталкера”. Четверть века назад герои той классической картины питали иллюзии, заказывали Чудо. И, кстати же, свою утопию — утопию свободного творческого порыва — вполне реализовали! Все чаще раздаются публичные голоса российских интеллектуалов: “Наше время — расцвет и акме отечественной культуры”. А помните, совсем недавно, в “Сталкере”, Писатель страдал на два голоса с Ученым:и скушно, и грустно, и нельзя

.

В довершение этой локальной темы припоминаю, как в перестроечную Тулу (скорее всего 1989 год) приехала делегация “патриотически настроенных” московских литераторов. “Утопически настроенная” провинциальная публика пыталась бороться с непопулярными в ту пору варягами (“Наш современник” и т. п.) посредством наспех заученных аргументов из “Огонька” и оголтелого позднесоветского телевизора. Хорошо помню, с какой непередаваемой тоской глядел на эту публику Александр Казинцев: “Что вам до „Огонька”, записных демократов и красных директоров?Они

— стараются для себя. Им будет лучше, вам — навряд ли”. Ныне вся эта провинциальная, с позволения сказать, интеллигенция спилась, скурвилась или сошла с ума. С другой стороны, уровень русскоязычной гуманитарной науки вырос во всем мире, не поспоришь.

Собственно, я вот о чем. Такое понятие, как “утопия”, — своего рода пропагандистский трюк, орудие социальной борьбы. “Утопией” назовем ту умозрительную конструкцию, осуществления которой не пожелаем

себе. Она нам попросту невыгодна или опасна. Поэтому, успокаивая себя, говорим: “Природа непременно победит” — или: “История все расставит по местам”.

На самом же деле утопии сбываются. Умозрительные конструкции запросто и с пугающей регулярностью становятся у нас Историей и даже Природой.

(ПУСТОЕ МЕСТО).В одном первоклассном гуманитарном журнале наших дней я прочитал информационное сообщение о докладе румынской барышни Оаны Матееску “Воровство, продажа, дар: радости приватизации в румынской деревне”, где рассматривается “трансформация понятий права, морали и собственности, сопутствовавшая закрытию ранее успешной румынской фабрики и ее постепенному расхищению жителями деревни, в большинстве своем являющимися ее же бывшими работниками” (“Новое литературное обозрение”, № 60, стр. 443).